— Но ведь вы же величайший поборник разума и логики, какого только знает наша эпоха! — Вольтер уставился на названия книг, не веря своим глазам. — Как вы могли погрузиться в эту трясину мистицизма и магии?
— Не магии, — поправил его Ньютон, — но науки. Самой опасной из всех наук, чья задача — изменить направление развития природы. Человек изобрел логику только затем, чтобы расшифровать формулы, созданные Богом. Во всем сущем заключен свой шифр, а к каждому шифру можно найти ключ. Я повторил множество опытов древних алхимиков, но документ, который вы привезли мне, говорит, что последний ключ скрыт в шахматах Монглана. Если это правда, я бы отдал все свои открытия за один только час работы с этими фигурами.
— Что же такое скрывает этот «последний ключ», что все ваши исследования и эксперименты не смогли вам открыть? — спросил Вольтер.
— Камень, — ответил Ньютон. — Ключ ко всем тайнам.
Когда поэты остановились перевести дыхание, Мирей сразу же повернулась к Блейку. Игра вслепую была в разгаре, зрители увлеченно переговаривались вполголоса, и за этим ропотом никто не смог бы подслушать их беседу.
— Что за камень он имел в виду? — спросила Мирей, схватив поэта за руку.
— Ох, я забыл, — рассмеялся Блейк. — Я сам изучал алхимию, и мне стало казаться, что это все знают. Цель всех алхимических экспериментов — получить некий раствор, после выпаривания которого остается лепешка из красноватого порошка. По крайней мере, так пишут в трактатах. Я читал записи Ньютона. Поскольку никто не верил, что он занимался подобной чепухой, они не были опубликованы, но, к счастью, их не уничтожили.
— А при чем здесь лепешка из красноватого порошка? — продолжала допытываться Мирей.
От нетерпения она едва сдерживалась, чтобы не повысить голос. Шарло дергал ее за волосы и платье, но ей не нужно было пользоваться его пророческим даром, чтобы понять, что она и так уже слишком надолго тут задержалась.
— А вот при чем, — сказал Вордсворт, наклонившись вперед. Его глаза горели от возбуждения. — Лепешка и есть камень. Его кусочек может превращать обычные металлы в золото. А если растворить его и выпить этого раствора, считается, что он излечит все болезни. Он зовется философским камнем…
Мирей быстро суммировала все, что ей теперь было известно. Священные камни, которым поклонялись финикийцы. Белый камень из рассказа Руссо, вмурованный в стене в Венеции: «Если бы человек мог говорить и делать, что думает, — гласила надпись, — он бы увидел, как может измениться». Белая Королева, превращающая человека в Бога…
Мирей порывисто встала. Вордсворт и Блейк в изумлении вскочили на ноги.
— Что случилось? — быстро прошептал молодой Вордсворт.
Несколько человек раздраженно покосились на них.
— Я должна идти, — сказала Мирей и чмокнула его в щеку. Поэт покраснел как свекла. Она повернулась к Блейку и взяла его за руку.
— Я в опасности, мне нельзя здесь больше оставаться. Но я не забуду вас.
Она повернулась и торопливо вышла из комнаты. Шахин двинулся следом, словно тень.
— Возможно, нам следует пойти за ней,—пробормотал Блейк. — Однако мне почему-то кажется, что мы о ней еще услышим. Замечательная и запоминающаяся женщина, ты согласен?
— Да, — ответил Вордсворт. — Я уже представляю, как ее образ воплотится в поэме. — Он рассмеялся, заметив встревоженное выражение на лице Блейка. — Нет, не в моей! В твоей…
Мирей с Шахином быстро прошли через переднюю комнату, их ноги утопали в мягком ковре. Официанты толпились рядом с баром и вряд ли заметили их уход. Когда они вышли на улицу, Шахин поймал Мирей за руку и прижал ее к темной стене. Маленький Шарло у него на руках вглядывался в мокрую ночь, малыш видел в темноте, как кошка.
— Что случилось? — прошептала Мирей, но Шахин молча прижал к ее губам палец.
Она тоже стала напряженно всматриваться в темноту. Вскоре ей удалось расслышать тихие, крадущиеся шаги по мокрой мостовой. Из тумана появились две размытые тени.
Тени воровато приблизились к двери заведения Парслоу и остановились всего в нескольких футах от того места, где не дыша замерли Мирей и Шахин. Даже Шарло был тих как мышь. Дверь клуба открылась, полоса света осветила фигуры на мокрой мостовой. Одним из пришедших оказался совершенно пьяный Босуэлл, кутающийся в длинный темный плащ. А другой… Мирей застыла с открытым ртом, когда увидела, как Босуэлл поворачивается и подает руку.
Вторым оказалась женщина, стройная и красивая. Она отбросила с лица капюшон, и по ее плечам рассыпались белокурые локоны Валентины! Это была Валентина! Мирей издала сдавленный стон и шагнула было на свет, однако Шахин держал ее железной хваткой. Она взвилась от ярости, но он быстро наклонился к ее уху и прошептал: — Белая королева.
Мирей в ужасе юркнула обратно в тень. Мгновением позже дверь клуба с грохотом захлопнулась, снова оставив их в темноте.
Нормандские острова, февраль 1794 года
За недели ожидания, пока отремонтируют его корабль, у Талейрана была возможность близко познакомиться с Бенедиктом Арнольдом, известным изменником, который предал свою страну и стал шпионить на британское правительство.
Как ни странно, но они вдвоем часто сиживали в гостинице за шашками или шахматами. Каждый из них когда-то имел многообещающую карьеру, занимал высокие посты, пользовался уважением. Однако оба заслужили неприятие, которое
стоило им репутации и средств к существованию. Арнольд, когда его раскрыли, вернулся в Англию и обнаружил, что его не ждут никакие посты в военном министерстве. К нему относились с презрением и не желали принимать в обществе. Этим и объяснялось то незавидное положение, в котором нашел его Талейран.
Хотя Арнольд и не мог дать ему рекомендательных писем к высокопоставленным американцам, зато он мог рассказать много полезного о стране, куда Талейрану предстояло отправиться. Неделями Морис забрасывал корабельного плотника вопросами. И теперь, накануне отплытия в Новый Свет, Талейран продолжал за игрой в шахматы расспрашивать своего знакомца.
— Чем занимается в Америке общество? — спрашивал Талейран. — У них есть салоны, как в Англии или Франции?
— За пределами Филадельфии или Нью-Йорка, в которых полно иммигрантов из Европы, нет почти ничего, кроме городишек на границе цивилизации. Люди сидят у камина и читают книги или играют в шахматы, как мы сейчас. На восточном побережье мало чем можно заняться. Шахматы там чуть ли не национальная игра. Говорят, даже трапперы-охотники носят с собой маленькие шахматы.
— В самом деле? — удивился Талейран. — Кто бы мог подумать, что в колониях, которые до недавнего времени были оторваны от мира, люди так высоко ценят разум!
— Не разум, а мораль, — ответил Арнольд. — Во всяком случае, они это понимают именно так. Возможно, вы читали работу Бена Франклина, которая так популярна в Америке? Она называется «Этика шахмат», и в ней говорится о том, как много жизненных уроков можно почерпнуть, изучая игру в шахматы. — Он издал сухой смешок и посмотрел в глаза Талейрану.—Знаете, Франклин просто помешался на загадке шахмат Монглана.
