По лицу Мирей текли слезы, когда она встала перед аббатисой на колени и взяла ее за руку. Шарло тоже опустился на колени и коснулся руками одеяния аббатисы.
— Мама, это здесь, в ее одежде, между подкладкой и тканью! — воскликнул он.
Шахин подошел ближе и достал острый нож, чтобы разрезать ткань. Мирей остановила его, тронув за руку, и в этот миг аббатиса снова открыла глаза и зашептала.
— Шахин, — произнесла она, на ее лице показалась широкая улыбка, и она попыталась поднять руку, чтобы коснуться его. — Ты наконец нашел своего пророка. Я скоро свижусь с твоим Аллахом… Совсем скоро. Я передам… твою любовь…
Ее рука бессильно упала, глаза закрылись. Мирей расплакалась, но губы аббатисы еще двигались. Шарло склонился к ней и прижался своими губами к ее лбу.
— Не разрезай… одежду…— прошептала она и затихла.
Шахин и Александр неподвижно стояли под деревьями, а Мирей бросилась на тело аббатисы и зарыдала. Через некоторое время Шарло попытался оттащить свою мать. Маленькими ручонками он приподнял одежду аббатисы. На подкладке была нарисована шахматная доска. Рисунок аббатиса делала уже в тюрьме, используя вместо чернил собственную кровь, от времени линии стали коричневыми и блеклыми. В каждую клетку был тщательно вписан символ. Шарло взглянул на Шахина, тот дал ему нож. Мальчик осторожно разрезал нитки, которыми покров был пришит к одежде. Там, под тканью с нарисованной на ней шахматной доской, оказался темно-синий покров, расшитый драгоценными камнями.
Париж, январь 1799 года
Шарль Морис Талейран вышел из здания Директории и, прихрамывая, спустился по каменным ступеням к ожидавшей его карете. У него выдался тяжелый день: пять членов Директории обвинили его в том, что он якобы получил от американской делегации солидную мзду. Гордость не позволяла Талейрану оправдываться или приносить извинения, а память о нищете была слишком свежа, чтобы признаться в своих грехах и вернуть деньги. Пока члены Директории с пеной у рта осыпали его обвинениями, он хранил ледяное молчание, а когда они иссякли, покинул Директорию, так и не проронив ни единого слова.
Спустившись со ступеней, он тяжело похромал по булыжной мостовой двора к своей карете. Сегодня он поужинает в одиночестве, откроет бутылку старого вина с острова Мадейра и примет горячую ванну. Это было единственным, о чем он мечтал, когда его возница, заметив хозяина, бросился к карете. Талейран отмахнулся от него и сам открыл дверцу. Когда он опустился на сиденье, что-то зашуршало в темноте просторной кареты. Талейран настороженно выпрямился.
— Не бойся, — произнес мягкий женский голос, от которого по его спине пробежал холодок.
Рука в перчатке коснулась его. Когда карета тронулась, свет уличного фонаря на миг выхватил из темноты прекрасную кремовую кожу и огненно-рыжие волосы.
— Мирей! — воскликнул Талейран, но она приложила пальчик к его губам.
Совершенно потеряв голову, он опустил перед ней на колени и принялся покрывать поцелуями ее лицо и ерошить волосы, бормоча тысячи разных вещей. Ему казалось, что рассудок вот-вот покинет его.
— Если бы ты знала, как долго я разыскивал тебя, не только здесь, но и в каждой стране, куда забрасывала меня судьба. Как ты могла так долго не давать о себе знать, ни одного слова, ни намека? Я не находил себе места от страха за тебя…
Мирей заставила его замолчать, прижавшись губами к его губам, а он утопал в аромате ее тела. Талейран выплакивал все свои слезы, которые не мог выплакать за семь лет, и ловил губами слезинки, катившиеся по ее щекам. Они сжимали друг друга в объятиях, словно заблудившиеся дети.
Под покровом ночи они вошли в его дом через французские окна, которые выходили на лужайку. Не останавливаясь, чтобы закрыть их или зажечь свет, Талейран поднял Мирей на руки и понес к дивану, ее длинные волосы струились по его рукам. Не произнося ни слова, он раздел ее, накрыл ее тело своим и потерялся в тепле плоти и шелке волос.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Эти слова впервые слетели с его губ.
— Твоя любовь дала нам ребенка, — прошептала Мирей, глядя на него при свете луны, который струился в открытые окна.
Талейрану казалось, что его сердце сейчас разорвется.
— У нас будет еще один, — сказал он, и страсть закружила их в неистовом вихре.
— Я закопал их, — сказал Талейран, когда они сидели за столом в гостиной, смежной с его спальней. — В Зеленых горах Америки, хотя Куртье, надо отдать ему должное, отговаривал меня от этого. У него было больше веры, чем у меня. Он верил, что ты жива.
Талейран улыбнулся Мирей, которая сидела рядом с распущенными волосами, одетая в его халат. Она была такой красивой, что ему захотелось снова любить ее. Однако между ними сидел Куртье и мял в руках салфетку, прислушиваясь к их беседе.
— Куртье, — произнес Талейран, стараясь скрыть бушующие в нем чувства, — оказывается, у меня есть ребенок, сын. Мирей назвала его Шарло, в мою честь. — Он повернулся к своей возлюбленной. — Когда я смогу увидеть это маленькое чудо?
— Скоро, — ответила она. — Он отправился в Египет, туда, где сейчас генерал Бонапарт. Насколько хорошо ты знаешь Наполеона?
— Это я и убедил его отправиться туда, или, по крайней мере, мне так кажется. — Морис быстро пересказал их разговор с Наполеоном и Давидом. — Вот как мне удалось узнать, что ты, возможно, жива и у тебя есть ребенок, — сказал он. — Давид рассказал мне о Марате.
Талейран мрачно посмотрел на Мирей, но та покачала головой, как будто отгоняя воспоминания.
— Есть еще кое-что, что тебе следует знать, — медленно произнес Талейран, встретившись глазами с Куртье. — Есть женщина, ее имя Кэтрин Гранд, Она тоже разыскивает шахматы Монглана. Давид сказал мне, что Робеспьер называл ее белой королевой…
Услышав эти слова, Мирей смертельно побледнела. Ее рука стиснула нож для масла так, что едва не сломала его. Какое-то время молодая женщина не могла сказать ни слова. Ее губы так сильно побелели, что Куртье потянулся налить ей шампанского, чтобы привести в чувство. Мирей взглянула на Та лейрана и прошептала:
— Где она теперь?
Какое-то время Талейран изучал свою тарелку, затем посмотрел прямо ей в глаза.
— Если бы я не обнаружил тебя вчера вечером в моей карете, — медленно произнес он, — она была бы в моей постели.
Они сидели, не говоря друг другу ни слова. Куртье смотрел в стол, глаза Талейрана пристально изучали Мирей. Она положила нож, встала и подошла к окну. Он тоже поднялся, подошел к ней и положил руки ей на плечи.
— У меня было много женщин, — пробормотал он ей в волосы. — Я думал, ты умерла. И потом, когда узнал, что ты жива, они были тоже… Если бы ты увидела ее, ты бы поняла меня.
— Я видела ее, — произнесла Мирей ровным голосом. Она повернулась, чтобы взглянуть ему в глаза. — Эта женщина стоит за всем этим. У нее есть восемь фигур…
