Майя и Жива выходят на поляну. Правда, путь им преграждает небольшого роста бородатый деревянный истукан с ножом в руке.
– Это – Ярила, – объясняет Жива.
– Какой-то он не очень дружелюбный, – замечает Майя.
– Этот ещё ничего. Обычно Ярилу изображают с отрезанной головой в руке.
– Жуть. А почему у него на груди – буква Ж?
– Это знак богини, в честь которой меня назвали.
– Значит Ярила защищает здесь тебя?
– Или я – его.
– Как это?
– В древние времена Ярилу почему-то всегда изображали девушки, переодетые в мужской наряд – в белые штаны и рубаху. Они разъезжали по полям на белом коне, держа при этом за волосы отрезанную мужскую голову.
– Какой ужас.
Окружает капище вырытая в земле канавка.
– А ты здесь часто бываешь? – спрашивает Майя.
– Не часто. Девушкам вообще-то нельзя здесь находиться.
– Ну тогда я за линию эту не пойду.
– Не бойся.
– Стрёмно как-то. Я лучше издали посмотрю.
Жива берёт двоюродную сестру за руку.
– Идём!
– Такое впечатление, будто на нас кто-то смотрит.
Жива оглядывается, но чернобородый успевает вовремя убрать голову, выглядывающую из-за кустов.
– Никто на нас не смотрит. Давай скорей, пока никого нет.
Сёстры переступают канавку, окружающую капище. Сразу за ней их встречает деревянный оскаленный волк.
– А это ещё что за чудовище? – удивляется Майя.
– Это и есть страж горы Семаргл.
Они выходят на поляну, и первое, что бросается в глаза – обугленные с внутренней стороны чуры Перуна. Видимо, их постоянно пытаются спалить, и хотя капь периодически обрабатывается антигорючей жидкостью, изнутри она выгорела уже до черноты. Кое-где чернота проступила даже на боках идолов.
– А чего они такие чёрные? – спрашивает Майя.
– Вот, идиоты! – возмущается Жива. – Опять их кто-то поджигал.
– Блин, дебилы, дауны! – качает головой Майя.
– Нет, это не дауны. У дебилов мозгов на это не хватит. Это явно какие-то фанатики, изуверы.
Кузины обходят идолов вокруг. Майя с интересом разглядывает их.
Все они похожи друг на друга, все держат под широкими усами меч с какими-то непонятными рунами на клинке. Но отличия среди идолов всё же есть: северный Перун выделяется насупленными бровями, южный – приоткрытым ртом, западный – открытым ртом и с мешками под глазами, а восточный Перун – морщинами на лбу.
При этом каждый из них прикрывается сбоку щитом, на котором изображены какие-то символы.
– Что они означают, не знаешь? – спрашивает Майя.
– Знаю, – отвечает Жива, – эти ромбики с точками – защитный оберег Лады.
– То есть получается, что грозный Перун на самом деле прикрывается щитом Лады?
– Как видишь.
Они подходят к серому, почти прямоугольному гранитному камню, на котором лежит краюха хлеба.
– А это что за камень?
– Это – алтарь.
– Здесь жертву Перуну приносят?
– Как видишь, ему жертвуют хлеб.
– Смотри, да тут кровь! – пугается Майя.
– Это не кровь. Это – краска. Кто-то специально краской красной залил.
Майя присматривается к символам, вытесанным по бокам серого гранитного камня.
– А эти знаки что означают?
– Это – секира Перуна, – объясняет Жива, – это – его громовое колесо.
Майя замечает за деревьями мелькание белой рубахи.
– Смотри, там кто-то идёт. Пошли скорее, пока нас не заметили.
Кузины торопливо покидают капище.
– Не знаю, – говорит Майя, – мне эти идолы не понравились… какие-то они недобрые, неприветливые.
– А что, они должны улыбаться тебе и приветствовать: «Здравствуй, внучка моя дорогая»?
– И всё-таки, от них исходит что-то зловещее.
– Майя, а какие должны быть идолы? Весёлые и раскрашенные, как матрёшки? Это же лики Перуна, в конце концов, бога грозного и воинственного.
18. Перун – суперстар
Похожее языческое капище ещё совсем недавно находилось в северной столице бывшей советской империи. Правда, вместо четырёх идолов там стояло одно изваяние Перуна, хоть и четырехликое. Зато охранял капище в Петербурге в районе Купчино не один деревянный волк, а целых четыре Семаргла со всех сторон.
Питерские язычники, именующие себя «волками Семаргла» и представляющие общину «Схорон еж Славен», считают, что все славяне меж собою родичи, а боги славянские есть их предки прямые. При этом Перун – первейший из них. Чтобы укрепить дух славянского народа, они поставили идолы Перуна во многих городах России, включая Владивосток.
Но пару лет назад питерское капище было стёрто с лица земли тяжёлой техникой. Как писали в прессе, наступило второе крещение Руси: православные выступили в крестный поход против язычников.
Короче, питерских «волков» обложили и погнали прочь. Они спустились на юг и, как прежде, варяги с севера, застолбили себе местечко в сопредельном государстве, соорудив святилище Перуна на Лысой Горе в Киеве.
Участвуют здесь в обрядах не более десяти человек, в основном это молодежь 16–20 лет, киевские школьники и студенты. Они верят в дохристианских богов и поклоняются природе. При этом классические белые славянские рубахи у них прекрасно уживаются с джинсами, а мечи и топоры – с компьютером и интернетом. Но, как и подобает волкам, все они на вид люди злые и угрюмые, ни с кем не общаются и никого знать не хотят.
Каждый охотник должен знать, что на него всегда найдётся другой охотник.
Инквизитор Харитон оглядывается и неожиданно замечает у себя за спиной стриженного налысо парня в камуфляжной форме.
– И что? – по-волчьи зыркает на него Злой.
– А что? – отвечает чернобородый.
– Что вы здесь выглядываете?
– А что…нельзя?
Инквизитор поднимается во весь рост, и Злой видит, что чернобородый гораздо выше и крупнее его.
– Можно. Если, конечно, вы здесь… с благими намерениями.
– А как же иначе? – уверяет его чернобородый, – я здесь только с благими намерениями.
В это время кто-то громко кричит с поляны:
– Были!
– Были! – отзываются со всех сторон чьи-то голоса.
Инквизитор Харитон замечает, что к капищу со всех сторон подходят парни в белых рубахах.
