– А почему вы не выкупите акции теперь?
– Понимаете, – объяснил Эддисон, – наш бизнес процветает. Вы
же знаете, что было в последние годы. Люди просто сходят с ума. Они готовы
платить за любое барахло. Я не хочу думать о том, что когда-нибудь настанут
другие времена, однако сейчас наши прилавки забиты дорогостоящими товарами
низкого качества, и люди охотно покупают их. О ценах теперь никто не думает.
Если кто-то решил что-то купить, он купит…
– Феррел женат?
– Да.
– Его жена отдыхает вместе с ним?
– Нет. Он отправился на Северо-Запад один, хочет, видимо,
половить форель, он заядлый рыболов.
– На машине или поездом?
– На машине. Он здорово загрузил ее, снял заднее сиденье и
свалил туда кучу походного оборудования, всякие раскладушки, палатку и черт-те
что еще. Сейчас он, вероятно, где-нибудь между Лас-Вегасом и Рино. Он вернется
через две недели на совещание акционеров. И за этот срок, за эти две недели, я
должен все уладить. Если до него дойдет что-нибудь, он поднимет такую бучу!
Серьезно, Мейсон, я готов откупиться.
– Что ж, – заметил Мейсон, – может быть, поручить частному
детективу последить за Хенселом?
– Не надо, – заявил Эддисон. – Ведь если эта история с
Вероникой выплывет наружу, она станет совершенно убийственной для меня. Этого
допустить нельзя. Придется платить.
– Вы сообщили мне все факты? – спросил Мейсон.
– Да.
– А у вас действительно ничего не было с Вероникой?!
– Помилуйте, мистер Мейсон!
– Да или нет? Поймите, я ваш адвокат. Может быть, вы
поцеловали ее на прощанье или что-нибудь подобное?
– Нет, как вы выразились, у меня ничего с ней не было. Уже
само это предположение оскорбительно для меня. Она поцеловала меня на прощанье,
но это был чистый, детский жест, выражение признательности со стороны
неиспорченной невинной девочки.
– Так, – заметил Мейсон, – а потом она позволила арестовать
себя за бродяжничество.
– Не говорите так, я чувствую в ваших словах какой-то намек.
– Несомненно.
– Вы действительно полагаете, что она нарочно дала
арестовать себя?
– Будучи вашим адвокатом, я не могу пройти мимо реальных
фактов. Вы подобрали на улице молодую женщину, точнее, девушку лет
восемнадцати. Вы обеспечили ей номер в отеле. Она отправилась туда. Затем ее
арестовали за бродяжничество. Вы звоните мне, чтобы я освободил ее. Я это
сделал. Появляется ее мать…
– Ее мать? – удивился Эддисон. – Как это? Ее мать находится
за две тысячи миль отсюда.
– Ее мать покинула мою комнату за несколько минут до вашего
прихода.
– Что ей было нужно?
– Она хотела поблагодарить меня за то, что я сделал для
Вероники, хотела заплатить мне за услуги. Я назвал сумму в сто пятьдесят
долларов, и она оставила чек на эту сумму. Я дал ей расписку, указав, что чек
будет предъявлен к оплате, когда я полностью закончу это дело. Так что вы можете
порвать чек на пятьсот долларов, которые должны были уплатить мне. Теперь ваше
имя в этом деле может не фигурировать, я могу заявить, что мне заплатила за
услуги мать клиентки. Никто не сможет доказать, что вы заплатили мне хотя бы
пенни за дело Вероники Дэйл.
– Да, это меняет ситуацию, но все же я не знаю… пожалуй, я
заплачу этим газетчикам. Я должен заплатить. Этот мой чертов партнер и собрание
акционеров… Нет, Мейсон, придется заплатить. Хорошо бы поменьше, но дать им
придется. Чтобы избавиться от этих кровососов, чтобы не фигурировать в этой
колонке в газете.
– Я не вижу пользы спорить сейчас с вами, – устало сказал
Мейсон. – Забудьте обо всем. Дайте мне спокойно заняться этим делом.
– Но поймите, Мейсон, я хочу заплатить. Я не могу допустить,
чтобы мое имя появилось в газете.
– А что случится, когда вы заплатите?
– Откуда я знаю!
– Зато я знаю. Шантажист возьмет деньги, потратит их, потом
придет за новыми деньгами. Заплатить ему первый раз – самая большая ошибка. Как
только это сделано, ты уже сидишь на крючке. Рано или поздно все равно придется
защищать себя.
– Но я не могу.
– Все, хватит, – прервал его Мейсон. – Не беспокойтесь.
Предоставьте это дело мне. Я обо всем позабочусь.
– Но я хочу заплатить…
– Нет, – ответил Мейсон, – вы вовсе не хотите заплатить, вы
просто хотите, чтобы ваше имя не появилось в газете в светской хронике, чтобы
оно не было упомянуто рядом с именем восемнадцатилетней девушки. Вот чего вы
хотите. Давайте прекратим спор. Где ваш банк?
– Это Второй Национальный.
– Отлично, – заявил Мейсон, – там я и получу свой гонорар. И
уничтожьте тот счет, который я вам прислал. Я не хочу, чтобы его кто-нибудь
видел, в частности ваша бухгалтерия. Делла, дайте мне бланки чеков Второго
Национального.
Пока Эддисон заполнял бланк, адвокат наставлял его:
– Больше не разговаривайте с Хенселом. Если кто-нибудь
спросит, знакомо ли вам это имя, ответьте, что нет. Если Хенсел позвонит вам
еще раз, пусть секретарша скажет, что вы заняты и не можете принять его. Не
говорите с ним по телефону.
– Но так не получится, Мейсон. Он слишком много знает…
– Скажите, что вы заняты, – повторил Мейсон. – Я все устрою.
Теперь возвращайтесь в свою контору, порвите тот счет, что я прислал вам, и
забудьте обо всем.
Эддисон глубоко вздохнул:
– Я понимаю, Мейсон, вы чертовски умелы и сообразительны, и
все же заплатите им, но не больше десяти тысяч долларов. Если что,
посоветуйтесь со мной. Да, конечно, я сижу у них на крючке, крепко сижу.
– Десять тысяч вы заплатите им сейчас, – повторил Мейсон, –
еще десять через тридцать дней, и так каждый раз по десять тысяч вплоть до
самой смерти. Нельзя платить шантажистам.
– Проклятье, Мейсон, но я должен заплатить им.
– Оставьте Хенсела мне.
– Вы заплатите ему?
– Возможно. Но сделаю это так, что больше платить уже не
придется.
Эддисон еще раз вздохнул и встал с кресла:
– Хорошо, вы мой адвокат, вы знаете, что делать. До
свидания.
Как только Эддисон покинул контору, Мейсон повернулся к
Делле Стрит:
– Делла, я прошу тебя надеть перчатки.
– Перчатки?
– Да, именно.
Делла повиновалась.
