Через некоторое время Привалова опять
побеспокоила Антона.
– Сделай мне, пожалуйста, одолжение, – вполне
спокойно сказала она. – Пойми, мне на зоне было очень трудно. Я смогла там
выжить и даже заработать авторитет только благодаря мыслям о тебе, о нашей
свадьбе и семейном счастье. Сейчас я великолепно понимаю, что жизнь развела нас
слишком далеко и нам с тобой не жить вместе. Но я не хочу, чтобы ты считал меня
убийцей Михаила. Да, я думала, что совершила преступление, лишила жизни
невинное существо, только это получилось случайно, от неопытности и страха. Но
теперь я поняла, почему его уронила, у крошки тогда сломалась шейка. Я добыла
из тайника улики, полностью меня обеляющие. Пока еще не знаю, что буду с ними
делать. Посмотрю, подумаю, решусь ли перевернуть жизнь людей, которые считают,
что прошлое навсегда похоронено.
– Разговор окончен, – отрубил Антон.
– Милый, – прошептала Таня, – ради нашей
первой встречи, в память о том дне, давай встретимся. Я покажу тебе кое-что и
расскажу правду, а потом исчезну из твоей жизни. Клянусь, что навсегда. Прошу,
стою на коленях, дай мне возможность оправдаться!
– Ладно, – нехотя сказал Антон, – у тебя будет
десять минут.
– Мне хватит, – обрадовалась Таня. – Еду!
– Куда? Постой! – приказал Вольпин.
– Разве ты не позвал меня в гости? –
забеспокоилась Привалова.
– Я не собираюсь беседовать в квартире, –
пробурчал Антон. – Помнишь арку?
– Проход к автобусной остановке? – уточнила
Таня. – Мне то место часто снилось на зоне.
– Вот там и стой в полночь, – велел Вольпин.
– Хорошо, – без тени сомнений согласилась
Татьяна…
Антон перевел дух и посмотрел на меня.
– Хотите сказать, что, явившись на свидание,
обнаружили Привалову жестоко избитой? – спросила я.
– Верно, – согласился Вольпин. – Она лежала на
спине и была в сознании, успела прошептать несколько слов. Наверное, преступник
убежал за минуту до моего появления.
– И что она говорила? – занервничала я.
– Молилась, – ответил Антон.
– Молилась? – с удивлением переспросила я. –
Татьяна церковный человек?
– В тот год, когда я с ней общался, она
рассказывала, что мать часто возила ее на службу, но после ее смерти Таня в
церковь не ходила, – пожал плечами Вольпин. – Но время бежит, она, думается,
сильно изменилась, очутившись за решеткой. Я наклонился над телом и услышал:
«Отец святой…» Все.
– Все… – с тоской повторила я. – И вы
позвонили в «Скорую»?
– Да. Уж не знаю, какое у вас обо мне
сложилось мнение, – мрачно произнес Вольпин, поглаживая свою аккуратную
бородку, – но я не гад. Татьяна была жива, я вызвал врачей и остался рядом с
раненой до приезда машины. Прибыли очень странные медики: пока один оказывал
пострадавшей помощь, второй потребовал мой паспорт. Я вполне мирно ответил:
мол, вышел за сигаретами, зачем было брать с собой документы, я живу в квартале
от пресловутой арки. Кстати, я вообще мог просто обойти тело и не
заморачиваться чужими проблемами. Но доктор упорствовал. Я позвонил домой
охране, Володя прибежал через пару минут, и одновременно с ним прибыла милиция,
которую вызвал сотрудник «Скорой».
Надо отдать должное ментам, они были корректны
с Антоном, очевидно, оценили по достоинству и костюм, и часы, и охрану. Но
Вольпину пришлось сообщить свой адрес и рассказать наспех придуманную историю
про закончившееся курево.
– Еще вопросы есть? – подытожил Антон.
– Кто такая Стефания? – спросила я.
– Понятия не имею, – явно тяготясь беседой,
ответил Вольпин. – Татьяна всего раз упоминала подругу. Я запомнил это имя лишь
по одной причине: у меня была тетка Стефания.
– А больше Таня никого не упоминала?
Бизнесмен встал.
– Вроде нет. Больше я ничего не скажу. Не
потому, что не хочу, а потому что не знаю. Много лет назад я совершил типичную
юношескую глупость – переспал с симпатичной девчонкой, не успев с ней как
следует познакомиться. Многие парни проводили так свой досуг. Мы не думали
тогда о СПИДе и других болезнях, просто брали от жизни все. Связь была
мимолетной. Сколько я должен вспоминать о той истории? Если меня подозревают в
избиении Татьяны, я готов предоставить ДНК для анализа, пусть сравнят мои
кулаки с ее синяками. Не знаю, чего еще захочет эксперт, но даже разрезав меня
на кусочки и засунув под электронный микроскоп, никакой моей причастности к
преступлению не найдут!
– Привалова говорила об уликах, – перебила я
Антона, – вроде хотела их продемонстрировать при вашей встрече.
– У нее ничего при себе не было. Никаких
пакетов, сумок, чемоданов. Она лежала на спине, широко раскинув руки. Думаю,
Татьяна, и так-то человек психически нестабильный, во время заключения
окончательно повредилась рассудком, – поставил он диагноз старой знакомой, – ей
следовало отправиться на прием к психиатру. Ну все, пойду, у меня полно дел!
– Странно: приехал в больницу к женщине, с
которой решительно не хотел иметь дел… – протянула я. – Привез сок, деликатесы,
розы…
– Я же не знал, что там на тебя наткнусь! –
огрызнулся Антон. – И почему странно? Некоторые люди способны испытывать
жалость!
– Думается, дело не в сочувствии, – скорчила я
гримасу. – Наверное, господин Вольпин просто хотел попросить Татьяну не
рассказывать дознавателю, по какой причине она в полночь очутилась в арке.
Совесть не позволила тебе бросить избитую женщину без помощи, но и становиться
подозреваемым было не с руки. Желтой прессе очень понравится сюжет о бизнесмене
и уголовнице, распишут эту историю яркими красками. Вот ты и решил: лучше
смотаться в клинику, поговорить с Приваловой. Ведь так?
Вольпин на секунду растерялся, но потом взял
себя в руки и повторил:
– Пойдем, у меня полно дел!
– Хорошо, – кивнула я. – Спасибо, что нашел
время для разговора.
Антон вывел меня на улицу, нырнул в шикарный
джип, и тот, недовольно «крякая», унесся прочь. Шофер Вольпина, наплевав на
правила дорожного движения, без зазрения совести пересек две сплошные линии,
разворачиваясь, потом газанул и помчался в левом ряду, напрочь проигнорировав
знак «40».
