– Ну нельзя же быть такой наивной, –
заговорщически продолжала Вета. – Можно подумать, эти обезьяны имеют право
выражать собственное мнение. Как Геннадий Ильич прикажет, так и поступят.
Ректор вас очень хочет своим заместителем видеть, потому что вы умная, честная,
не болтливая, порядочная и хороший друг. Я ему прямо сказала: «Лучше Олимпиады
Андреевны никого не найти!»
Ученая дама переваривала услышанное, а Вета
нежно улыбнулась:
– Помните, как меня Андрей напоил, а я вас
обхамила в туалете?
Олимпиада кивнула.
– Вы тогда меня не выдали, – продолжала
Иветта, – и теперь я вам должок вернула. Впрочем, я не покривила душой: вы,
Олимпиада Андреевна, достойны быть наверху.
Только тут смысл происходящего дошел до
сознания Липы.
– Вета! Геннадий Ильич – и ты…
– Тише, – шикнула девушка. – Глупости, просто
ректор прислушивается к моему мнению. Завтра вечером сюда народу набежит, все
захотят к ручке нового начальства приложиться. Вы уж не забудьте, что я сегодня
первая прогнулась.
Захихикав, девушка сделала шаг в сторону.
– Вета, – опомнилась Олимпиада, – ты хоть
понимаешь, что для меня сделала?
Молодая женщина делано удивилась:
– Я? Для вас? О себе в первую очередь думала.
Здесь хороший коллектив, зарплата достойная и большие перспективы. А поскольку
никаких покровителей у бедной Веточки нет, лучше, чтобы руль в руках держал
порядочный человек, такой, как вы.
Олимпиада без всяких проблем была избрана на
должность проректора, а ее прежнее место досталось Федору. Иветта в кабинет к
ней не заглядывала, никаких льгот не требовала, Привалов весьма успешно
руководил коллективом. А потом он внезапно уволился. Следом за Федором буквально
через день ушла из института и Вета…
Олимпиада Андреевна примолкла, потом
исподлобья посмотрела на меня.
– И как вам эта история?
– В принципе, ничего необычного, – спокойно
ответила я, – связь зрелого мужчины-начальника с молоденькой подчиненной не
кажется мне экстраординарной, во многих коллективах руководители рассматривают
сотрудниц как кандидаток в свой гарем. И меня, если честно, мало интересует
биография Веты. Волнует иной вопрос: почему Привалов покинул институт?
Профессор опять потянулась к куреву.
– Потерпите еще одну сигарету?
– Вы у себя дома, – подчеркнула я.
– Но ведь неприлично дымить человеку в нос, –
пробормотала Олимпиада Андреевна, щелкая зажигалкой, – элементарное воспитание
предписывает проявить уважение к собеседнику и заручиться его разрешением.
– Согласна, – кивнула я, не понимая, отчего
пустая болтовня Олимпиады показалась мне важной.
– А насчет Веты… – протянула ученая дама. –
Тут все непросто. Она один раз привела к нам на детскую елку своего сына Мишу.
– Уже после увольнения? – уточнила я.
– Да, – подтвердила Олимпиада Андреевна, –
Иветта и Федор покинули институт одновременно. А потом по коридорам слушок
пополз: заведующий лабораторией и сотрудница давно тайно крутили роман. Вета
забеременела, не захотела делать аборт, сведения о прискорбном поведении
подчиненных доползли до Геннадия Ильича, и тот уволил проштрафившуюся парочку.
Ректор нетерпимо относился к прелюбодеям.
– Но сам охотно лазил женщинам под юбки, –
скривилась я.
Олимпиада Андреевна поперхнулась дымом и
закашлялась.
– Право феодала, – произнесла она наконец, –
то, что позволено Юпитеру, не позволено быку.
– Милая позиция, – язвительно сказала я.
Профессор затушила недокуренную сигарету.
– Но я-то знала, что у Веты была связь с
Геннадием Ильичом. А институтский народ пошел языками чесать, оказалось, что
кто-то видел Иветту беременной, якобы она вместе с Приваловым бродила по
«Детскому миру», покупала распашонки с ползунками. Я не поверила сплетне. Но
потом Вета вдруг привела в институт на елку крошечного мальчика. Наши все
кинулись к бывшей коллеге, женщины с ней шушукались, а я глядела на Мишу. После
детского праздника местные кумушки долго не могли успокоиться. Иветта
отказалась от своей привычки молчать о личных делах и откровенно рассказала
бывшим коллегам: «Мы с Федей полюбили друг друга, поэтому были вынуждены уйти
из института, Миша наш сын. Но оформить отношения не могли, Ирина Привалова
была смертельно больна, не хотели травмировать несчастную перед неминуемой
кончиной». Бабы стали перемывать кости бывшим коллегам. Я, естественно, не
участвовала в народной забаве, но, в отличие от остальных, понимала: Вета
соврала местным болтуньям, Федор не имеет никакого отношения к Мише, отец мальчика
Геннадий Ильич.
– Откуда такая уверенность? – удивилась я.
– Я отлично рассмотрела малыша. У него были
карие глаза, а у Веты и Федора голубые.
– Иногда дети похожи на бабушек или дедушек, –
не согласилась я.
– Да, – кивнула ученая дама, – верно. Но у
Геннадия Ильича на мизинце левой руки не хватает верхней фаланги. Небольшой
дефект, абсолютно не мешающий в жизни, да его и не очень заметно. Ректор
никогда не стеснялся своего недостатка, более того, Геннадий Ильич использовал
его в качестве, так сказать, наглядного пособия на лекциях – демонстрировал
студентам кисть и говорил: «Это не последствие травмы, я родился с таким
пальцем. Такая отметина была у моего отца и деда – в семье произошел некий
генетический сбой. Человечество не способно бороться с генными мутациями».
Понимаете?
– Пока нет, – призналась я.
Олимпиада Андреевна оперлась на подлокотники
своего кресла.
– У Миши на левом мизинце отсутствовала
фаланга.
– Мда… – крякнула я. – И как только Вета не
побоялась привести ребенка на елку в институт, где все поголовно знали об
отметине ректора!
Профессор отвела глаза в сторону.
