– Ну, в советские годы слово «манекенщица»
являлось синонимом «проститутки», а уж что могли сказать про мужчину, который
демонстрирует одежду, и подумать страшно. Роман и Аля вместе пришли на работу.
И вы правы, сначала к Наметкиной отнеслись настороженно, но потом общественное
мнение резко изменилось. Алечка была милой, всегда пыталась помочь окружающим,
не стеснялась обращаться к могущественному папе с просьбами, охотно давала
деньги в долг, не щеголяла брильянтами, не носила норковых шуб. Полагаю, у нее в
шкафу было не одно манто, но на работу она ходила в мутоновом полушубке,
добротном, но не поражающем воображение. Вот Роман был менее интеллигентен,
ездил на «Волге», что сейчас равноценно обладанию «Майбахом», менял золотые
часы и носил шикарные костюмы. Но ради Алечки ему прощали попугайство. Роман не
отличался большии умом, просто сумел пристроиться зятем в элитной семье и стриг
купоны. Альбина обожала мужа, почти каждую фразу начинала словами: «Как считает
Рома…» или: «Надо спросить совета у Ромочки». Бедная, бедная Аля, вот уж кого
Господь неизвестно за какие грехи наказал. Ее судьба прямо иллюстрация
поговорки: «Не родись красивой, а родись счастливой». Я очень расстроилась,
узнав о ее смерти. Молодая, красивая, обеспеченная, влюбленная, и… жизнь оборвалась
на взлете. Крайне несправедливо! Кстати, вот кто мог бы вам рассказать
подробности про роман Федора и Веты. Хитрая Иветта постаралась подружиться с
Алечкой. Наметкина, несмотря на открытость и демократичность, никого к себе не
приглашала и сама по гостям не ходила, исключение сделала лишь для Веты.
Конечно, Альбина владела полной информацией о личной жизни Иветты, но она умела
хранить тайны.
– Обидно, когда погибает человек, который мог
бы жить и жить, – я решила завершить эту часть разговора.
– Верно, – не успокаивалась Олимпиада
Андреевна. – Представьте, Алечка попала под машину. А вскоре после этой
трагедии из института ушел Федор, а затем Вета.
Во мне проснулся интерес.
– А где сейчас Роман?
Профессор убрала фотографию в секретер.
– Исчез с горизонта. Едва Привалов сменил
работу, как красавчик подал заявление об увольнении. Дальнейшая его судьба мне
неизвестна. Никаких научных работ под фамилией Крысюков я не встречала, на
конференциях и семинарах с ним не сталкивалась.
– Можете назвать отчество и год рождения
Крысюкова? – попросила я.
Не выказывая ни малейшего удивления, Олимпиада
Андреевна снова вытащила снимок и посмотрела на его оборотную сторону.
– Роман Николаевич Крысюков, год рождения тут,
конечно, не указан. Но я помню, где у них с Алечкой была квартира.
– Вы бывали у Наметкиной в гостях? – удивилась
я.
– Нет, – решительно ответила профессор. – Уже
говорила, что Аля не сходилась близко с коллегами. У нее в гостях бывала лишь
Вета. А про квартиру я от Альбины знаю. Один раз она услышала мой разговор по
телефону – я не могла купить дочке шубку на зиму и просила мужа подкатиться к
кому-нибудь из продавщиц, пообещать переплату за услугу, – дождалась окончания
беседы и предложила: «Я живу на улице Кузова, в доме, где на первом этаже
находится „Детский мир“, знаю там одну девушку и могу тебя с ней познакомить».
– Ценная услуга, – констатировала я.
– Не то слово! – всплеснула руками Олимпиада Андреевна.
– Надеюсь, потусторонний мир существует, и Алечка услышала мои слова
благодарности. Продавщица оказалась человеком дела: деньги – товар. Я к ней
пару лет ходила и знакомых отправляла. Молодая женщина по имени Марианна, с
виду ромашка, по сути капкан. Очень деловая! Хорошо, что теперь подобных
контактов заводить нет необходимости, жизнь намного лучше стала.
Глава 27
Услышав мой голос, Олеся Рыбакова радостно
зачирикала в трубку:
– Я собиралась в августе машину менять, но
теперь, благодаря твоим постоянным обращениям, куплю новую тачку пораньше.
Обожаю, когда вы с Нинкой заваливаете меня заказами!
Я растерялась. Конечно, Рыбакова довольна –
Косарь щедро оплачивает ей работу. Да и есть за что, через Олесю мы с Нинушей
имеем доступ к огромному количеству информации. Но сейчас-то я затеяла
самостоятельное расследование, заказчика, которому можно выставить счет, не
имею! Похоже, придется раскошеливаться самой. Но, как говорят, потерявши
голову, по волосам не плачут.
– Эй, Лампа, ты заснула? – весело окликнула
меня Рыбакова. – Что на этот раз?
– Крысюков Роман Николаевич, – опомнилась я.
И, борясь с устрашающего вида жабой, севшей всей толстой тушей на мои плечи,
сказала: – Много лет назад он проживал на улице Кузова, в доме, где
располагался магазин для детей. Состоял в браке с Альбиной Наметкиной. Тебе
хватит этих сведений?
– М-м-м… – промычала Олеся.
– Что? – не разобрала я.
– Секунду, – раздраженно отреагировала
«справочная». – Он там и сейчас живет! До сих пор прописан по адресу: улица
Кузова, дом двенадцать, квартира пять. Местожительство не менял, давно туда
прописался из общежития университета.
– Крысюков не коренной москвич?
– Разве они еще остались? – хмыкнула Олеська.
– Я, например, Катя, Костин, – стала я
перечислять членов своей семьи.
– А Крысюков из Барнаула, – перебила меня
Олеська. – Приехал учиться, женился на столичной штучке и зацепился. Часто
используемый провинциалами способ остаться в Москве. Ну пока, надеюсь, ты мне в
ближайшее время еще не раз звякнешь, вспомнишь о том, что я хочу новые колеса.
Я положила трубку в сумку и медленно пошла к
машине.
Олеська права. У нас в консерватории училось
много ребят из разных городов СССР. Кое-кто, защитив диплом, возвращался домой.
Однако место в оркестре можно было получить лишь в том случае, если у тебя на
родине есть музыкальный коллектив. Жителям Киева, Минска, Питера, Екатеринбурга
и других крупных городов волноваться не приходилось. Да, выпускникам предстояло
побегать, понервничать, постараться понравиться дирижерам, но рано или поздно
все устраивались.
