— А где она теперь? — спросил я женщину в очках в стальной оправе, которая до сих пор молчала.
— Ты на меня не смотри. Я новенькая, — ответила она.
Самая старшая сказала:
— Наш Кевин говорит, что ваши поселили их в какую-то шикарную гостиницу в Скорборо.
— Да неправда это, — сказала новенькая.
Я стоял и думал: черт, черт, черт.
С площадки доносились крики и топот тяжелых ботинок.
— Разобьют ведь они это чертово окно, — вздохнула самая толстая.
— Значит, вы вдвоем работали с миссис Мышкиной, так? — спросил я.
— Ага, больше пяти лет, — ответила самая старшая.
— А что она за человек?
— Она в своей жизни хлебнула лиха, это точно.
— В каком смысле?
— Ну, супружник был на инвалидности из-за пыли…
— Ее муж работал на руднике?
— Ага, вместе с нашим Пэтом, — сказала самая толстая.
— А Майкл?
Женщины переглянулись гримасничая.
— У него не все дома, — прошептала новенькая.
— Это как?
— Я слышала, он немного отсталый.
— А друзья у него были?
— Друзья? — одновременно переспросили две женщины.
— Ну, он вроде играл с соседской малышней, — сказала самая старшая, пожимая плечами. — Но друзьями их не назовешь.
— Фу, противно так все это, да? — сказала новенькая.
— Ну с кем-то он должен был дружить?
— Да нет, я не слышала, чтобы он с кем-то дружил.
Другие две женщины кивнули соглашаясь.
— А как насчет ребят на работе?
Самая толстая отрицательно покачала головой:
— Да он вроде здесь и не работал. Может, в Кастлфорде?
— Ага, наш Кевин говорит, что он работал в какой-то фотографии.
— Я вроде слышала, в книжном «Маки Букс», — сказала новенькая.
— Да ну, не рассказывай, — сказала самая старшая.
— За что купила, за то и продаю.
Мужчина в синем комбинезоне стоял у школьных ворот, держа в руках цепь и навесной замок, и кричал на детей.
— Что за дети пошли, черт их дери, — сказала самая толстая.
— Нервов на них не хватает.
— Спасибо, что уделили мне минутку, — сказал я.
— На здоровье, дорогуша, — улыбнулась самая старшая.
— Сколько угодно, — сказала самая толстая.
Они, хихикая, пошли прочь. Новенькая обернулась и помахала мне рукой.
— С Рождеством вас! — крикнула она.
— Вас также!
Я достал сигарету и начал рыться в карманах в поисках спичек, но вместо них нашел тяжелую ронсоновскую зажигалку Пола.
Я взвесил зажигалку в левой руке, затем прикурил, пытаясь вспомнить, когда я успел ее прихватить.
Свора детей пробежала мимо меня по тротуару, пиная свой дешевый рыжий мяч и матеря дворника.
Я вернулся к школьным воротам.
Дворник в комбинезоне шел через спортплощадку обратно к главному корпусу.
— Извините, — крикнул я через ворота, выкрашенные красной краской.
Мужчина продолжал идти.
— Извините!
У входа в школу он обернулся и посмотрел прямо на меня. Я сложил руки рупором:
— Извините, можно вас на минуточку?
Мужчина отвернулся, открыл дверь и вошел в темное здание.
Я прислонился лбом к воротам.
На красной краске кто-то нацарапал слово из трех букв.
Колеса крутятся — прямо во тьму.
Прощай Фитцвильям, где рано наступает ночь и все не так, как надо, где дети убивают кошек, а взрослые — детей.
Я ехал обратно в «Редбек». Левый поворот на А655 — грузовик с криком вылетел из ночи и дал по тормозам.
Я затормозил, сигналя изо всех сил. Машину занесло, она остановилась. Грузовик — в нескольких дюймах от моей двери.
Я уставился в зеркало заднего обзора, сердце колотилось, перед глазами плясал свет фар.
Здоровый бородатый мужик в больших черных ботинках выпрыгнул из кабины и пошел к машине. В руках у него была огромная черная бита.
Я завел двигатель и утопил педаль газа, думая: Барри, Барри, Барри.
Золотое Руно, Сандал, седьмой час вечера, четверг, 19 декабря 1974 года, самый длинный день в неделе длинных дней.
Пинта — на барной стойке, виски — в моем брюхе, монета — в автомате.
— Гэз? Это Эдди.
— Ты куда это смылся?
— Знаешь, мне что-то не хотелось в Пресс-клуб.
— Ты такой концерт пропустил.
— Да ты что?
— Ну да, Джек совсем чокнулся, разрыдался…
— Слушай, ты не знаешь адрес Дональда Фостера?
— На какой хер он тебе понадобился?
— Это важно, Гэз.
— Связанное с Полом Келли и их Полой?
— Нет. Слушай, я знаю, что это — где-то в Сандале…
— Ага, Вуд-лейн.
— А номер дома?
— У них на Вуд-лейн нет никаких номеров. Дом называется Тринити Тауэрс или что-то в этом роде.
— Спасибо, Гэз, ты настоящий друг.
— Да? Смотри только — я тебе ничего не говорил.
— Так и есть, — сказал я, вешая трубку и думая: интересно, трахает ли он Кэтрин?
Еще монета — еще звонок.
— Мне надо поговорить с Би-Джеем.
Бормотание на другом конце провода, как на другом конце земного шара.
— А когда вы его увидите? Это важно.
Вздох с края света.
— Передайте ему, что Эдди звонил по срочному делу.
Я вернулся в бар и взял свою пинту.
— Ваш мешок? — спросил хозяин заведения, кивнув на пакет из универмага Хилларде, лежавший под телефоном.
— Да, спасибо, — ответил я и осушил бокал.
— Вы тут свои чертовы кульки по барам не разбрасывайте.
— Извините, — сказал я и вернулся к телефону, думая: пошел ты на хер.
— А то я думаю, может, там бомба какая.
— Да-да, извините, — пробормотал я, поднимая с пола альбом Майкла Джона Мышкина и фотографии советника Уильяма Шоу и Барри Джеймса Андерсона, думая: это и есть бомба, придурок ты …баный.
Я поставил машину на тротуаре у Тринити-Вью, Вуд-лейн, Сандал.
