Интересно, почему «особенно сейчас».
Билл Хадден откинулся в большом кожаном кресле, закинув руки за голову.
— Ты не хуже меня знаешь, что вся эта история может закончиться завтра. Во всяком случае к Рождеству все это уже точно травой порастет.
Я встал, понимая, что мне пора. Я думал: как же ты не прав.
Редактор снова взял в руки лупу.
— Нам все еще приходят письма по Крысолову. Молодец.
— Спасибо, мистер Хадден. — Я открыл дверь.
— Обязательно попробуй как-нибудь на досуге, — сказал Хадден, постукивая по одной из фотографий. — Тебе понравится.
— Спасибо, я попробую, — я закрыл дверь.
Уже из-за двери:
— И не забудь поговорить с Джеком.
Раз, два, три, четыре, пять — вышел мальчик погулять.
Пресс-клуб, под надзором двух каменных львов, в самом центре Лидса.
Пресс-клуб, двенадцатый час ночи, народу много — рождественский сезон.
Пресс-клуб, вход только для своих.
Эдвард Данфорд — свой. Вниз по лестнице — и внутрь. Кэтрин — у стойки, рядом с ней — пьяный незнакомец, она смотрит на меня.
У пьяного заплетается язык:
— Ну, и первый лев говорит второму: «…Тишина-то какая, мать твою!»
Я перевел глаза на настоящую сцену, где женщина в платье из перьев во всю глотку выдавала «Мы только начали». Два шага вправо, два шага влево, по самой маленькой сцене на свете.
От волнения сводит желудок, перехватывает дыхание, в руке — виски с водой, над головой — мишура и фонарики, в кармане — какие-то бумажки. Я чувствую: ЭТО ОНО.
Барри Гэннон помахал мне, выставив руку с сигаретой из клубов тяжелого дыма. Взяв коктейль и оставив Кэтрин, я подошел к его столу.
Барри Гэннон ведет собрание:
— Сначала обокрали Уилсона, а через два дня исчез Джон, блин, Стоунхаус.
[13]
— Ты еще про Счастливчика не забудь, — ухмыльнулся старожил Джордж Гривз.
— А как насчет этого чертова Уотергейта?
[14]
— засмеялся Гэз из спортивного; Барри явно нагонял на него тоску.
Я сел на чей-то стул. Кивки со всех сторон: Барри, Джордж, Гэз и Пол Келли. За соседним столом — толстяк Бернард и Том из Брэдфорда. Приятели Джека. Барри допил свою пинту:
— Все в этом мире взаимосвязано. Покажи мне две вещи, не имеющие никакого отношения друг к другу.
— «Стоук Сити»
[15]
и чемпионат Лиги, мать его, — снова заржал Гэз, наш спорт-гуру, прикуривая очередную.
— Ну что, завтра — большая игра? — сказал я, футбольный болельщик средней активности.
Гэз, с нешуточной яростью во взгляде:
— Если дело пойдет, как на прошлой неделе, мясорубка будет та еще.
Барри встал:
— Кому еще чего-нибудь из бара принести?
Со всех сторон кивки и одобрительное похрюкивание. Гэз и Джордж, похоже, решили всю ночь напролет трепаться про «Лидс юнайтед». Пол Келли поглядывал на часы, качая головой.
Я встал, одним глотком допил виски:
— Давай подсоблю.
У дальнего конца стойки Кэтрин болтает с барменом и машинисткой Стеф.
Откуда ни возьмись — Барри Гэннон:
— Ну, и что у тебя за план?
— Хадден пробил мне интервью с Джорджем Олдманом. Завтра утром.
— Так что же ты не радуешься?
— Он не хочет, чтобы я давил на Олдмана по части нераскрытых дел. Сказал мне, чтобы я собирал пока всякое предварительное дерьмо и поговорил с родственниками, если они согласятся.
— Поздравляю вас с Рождеством, дорогие родители пропавшего, скорее всего, мертвого ребенка. Санта-Эдди с удовольствием напомнит вам об этом кошмаре.
Мой ход:
— Да ладно, они все равно будут следить за делом Клер Кемплей, так что воспоминаний и без меня будет достаточно.
— Да, ты им только поможешь. Катарсис. — Барри улыбнулся и окинул взглядом клуб.
— Они все как-то связаны. Я знаю.
— С чем связаны? Три пива и…
Я отвлекся, спохватился:
— И виски с водой.
— …и виски с водой.
Барри Гэннон смотрел на Кэтрин.
— Везет же тебе, Данфорд.
Мне, оглушенному чувством вины и волнением, — слишком много виски, слишком мало виски — весь этот разговор казался странным.
— Что ты хочешь этим сказать? Что ты имеешь в виду?
— Сколько у тебя времени?
— Пошел ты на хер, я устал и не хочу играть в эту игру.
— A-а. Я понял, что ты имеешь в виду.
Но Барри уже повернулся к какому-то лохматому рыжему пацану, тощему, как карандаш, в толстом бордовом костюме; нервные черные глаза стрельнули в мою сторону из-за плеча Барри.
Боуи хренов.
Я попытался прислушаться к их разговору, но пернатое платье на крошечной сцене урезало «Не забудь же помнить».
Я взглянул вверх, вниз, снова на стойку.
— Ну как, развлекаешься? — У Кэтрин был усталый взгляд.
Я подумал: начинается.
— Ты же знаешь Барри. Грубиян, — сказал я шепотом.
— Грубиян? Кто бы говорил.
Игнорируя одну наживку, бросаюсь на другую:
— А ты как?
— Что — как?
— Не скучаешь?
— О да, я просто обожаю стоять у барной стойки в полном одиночестве за двенадцать дней до Рождества.
— Ты не одна.
— Была, пока Стеф не пришла.
— Могла бы подойти к нам.
— А меня не позвали.
— Бедная деточка, — улыбнулся я.
— Ну, давай, раз уж спрашиваешь. Я буду водку.
— Я, пожалуй, тоже.
От холодного воздуха лучше не стало.
— Я тебя люблю, — говорил я, не в силах удержать равновесие.
— Давай, любовь моя, садись в такси, — женский голос, голос Кэтрин.
