Я тоже уставился прямо перед собой, стараясь не смотреть на худую серую фигуру, воплощение респектабельности. Его автомобильные перчатки вяло держались за руль неподвижно стоявшего автомобиля.
— Я спросил, что вам нужно, — сказал он, взглянув на меня.
— Смотреть вперед, советник, — повторил я, доставая мятую фотографию из кармана и кладя ее на приборную доску перед ним.
Советник Уильям Шоу одной перчаткой взял снимок, на котором был изображен Би-Джей, сосущий его член.
— Извините, тут немножко помялось, — улыбнулся я. Шоу швырнул фотографию на пол, к моим ногам.
— Это ничего не доказывает.
— А кто говорит, что я пытаюсь что-то доказать? — сказал я и поднял снимок.
— Это может быть кто угодно.
— Но ведь это же не кто угодно, правда?
— Так что вам нужно?
Я наклонился вперед и нажал на прикуриватель, расположенный под приемником.
— Этот человек на фотографии — сколько раз вы с ним встречались?
— А что? Зачем вам это знать?
— Сколько раз? — повторил я. Шоу сжал руль перчатками.
— Три или четыре раза.
Прикуриватель выскочил, и Шоу вздрогнул.
— Раз десять, может, и больше.
Я взял губами сигарету, в очередной раз благодаря Бога за помощь однорукому бедняге.
— Как вы с ним познакомились?
Советник закрыл глаза и сказал:
— Он сам мне представился.
— Где? Когда?
— В баре, в Лондоне.
— В Лондоне?
— В августе, на конференции по местному самоуправлению.
Они тебя подставили, советник, подумал я, подставили, как лоха.
— А потом вы снова встретились уже здесь?
Советник Уильям Шоу кивнул.
— И он начал вас шантажировать?
Еще один кивок.
— Сколько?
— Кто вы такой?
Я глядел на долгосрочную стоянку. Над пустыми машинами разносилось эхо вокзальных объявлений.
— Сколько вы ему дали?
— Пару тысяч.
— Что он сказал?
Шоу вздохнул:
— Сказал, что это — на операцию.
Я затушил сигарету.
— Больше он ни о чем не упоминал?
— Он сказал, что есть люди, которые хотят мне навредить, и что он может меня защитить.
Я смотрел на черную приборную доску, боясь еще раз взглянуть на Шоу.
— Кто?
— Без имен.
— Он не сказал, почему они хотят вам навредить?
— В этом не было необходимости.
— Расскажите мне.
Советник отпустил руль и огляделся.
— Сначала вы скажите мне, кто вы такой, мать вашу.
Я быстро повернулся и сунул фотографию прямо ему в лицо, прижав его правую щеку к стеклу водительской двери. Не отпуская его и надавливая все сильнее, я зашептал советнику в ухо:
— Я — человек, который может навредить тебе очень даже быстро и очень даже сейчас, если ты, сука, не перестанешь выделываться и не начнешь отвечать на мои вопросы.
Советник Уильям Шоу захлопал руками по ляжкам, показывая мне, что сдается.
— Давай, рассказывай, пидор ты драный.
Я отпустил фотографию и откинулся на спинку сиденья. Шоу наклонился над рулем, растирая перчатками щеки, слезы и сосуды застили ему глаза.
Почти через минуту он сказал:
— Что вы хотите знать?
Я увидел, что далеко, по другую сторону стоянки, маленькая электричка вползла на станцию и выгрузила своих крохотных пассажиров на холодный перрон.
Я закрыл глаза и сказал:
— Я хочу знать, зачем им понадобилось вас шантажировать.
— Вы же сами знаете зачем, — шмыгнул Шоу, откидываясь на спинку сиденья. Я резко повернулся и ударил его по щеке.
— Да скажи ты, твою мать!
— Из-за сделок, которые я совершил. Из-за людей, с которыми я делал бизнес. Из-за денег, черт побери.
— Из-за денег, — засмеялся я. — Все всегда из-за денег.
— Они хотят войти в дело. Вам нужны цифры, даты? — Шоу был в истерике, он закрывал от меня лицо.
— Мне лично насрать на твои гребаные взятки, на твой дурацкий разбавленный цемент и все твои грязные делишки, но я хочу, чтобы ты проговорил это вслух.
— Что? Что вы хотите, чтобы я сказал?
— Как их зовут. Просто назови их чертовы имена.
— Фостер, Дональд Ричард Фостер. Это вы хотели услышать?
— Дальше.
— Джон Доусон.
— Всё, нет?
— Они — основные.
— А кто хочет войти в дело?
Медленно-медленно и тихо-тихо Шоу сказал:
— Вы журналист, мать вашу, вот кто вы такой.
Инстинкт, животный инстинкт.
— Тебе знаком человек по имени Барри Гэннон?
— Нет, — закричал Шоу, стучась лбом о руль.
— Не гони, мать твою. Когда вы познакомились?
Шоу лежал на руле дрожа.
Внезапно над Уэйкфилдом завыла сирена.
Я замер, сжав в комок брюхо и яйца.
Сирена затихла.
— Я не знал, что он журналист, — прошептал Шоу. Я сглотнул и сказал:
— Когда?
— Только два раза.
— Когда?
— Где-то в прошлом месяце и неделю назад, в прошлую пятницу.
— И ты сказал Фостеру.
— У меня не было выхода. Это не могло больше так продолжаться.
— И что он ответил?
Шоу поднял глаза, белки его покраснели.
— Кто?
— Фостер.
— Он сказал, что разберется.
Я смотрел через стоянку на прибывающий лондонский поезд и думал о квартирах с видом на море и южных девушках.
— Он мертв.
— Я знаю, — прошептал Шоу. — Что вы собираетесь делать?
Я снял с языка клочок собачей шерсти и открыл пассажирскую дверь.
Советник протягивал мне фотографию.
— Оставь свой портрет себе, — сказал я, выходя из машины.
— Прямо белый-белый, — сказал Уильям Шоу, сидя в одиночестве в своем дорогом автомобиле и разглядывая фотографию.
— Что ты сказал?
Шоу протянул руку, чтобы закрыть дверь.
