— Зачем мне врать?
— Не знаю. Может, по привычке?
Я отвернулся и уставился поверх мертвой бурой изгороди на мертвое бурое поле с мертвым бурым деревом.
— Что она сказала про Клер Кемплей? — тихо спросил сержант Фрейзер.
— Не так уж и много.
— А конкретно?
— А ты что думаешь, здесь есть какая-то связь?
— Это очевидно.
— Какая же? — спросил я, чувствуя, как хрипит мой пересохший рот и стучит мое влажное сердце.
— А ты как думаешь, на хер, какая тут может быть связь, если она участвовала в следствии?
— Ноубл и компания это отрицают.
— Ну и что? Все знают, что это правда.
— И что дальше?
— И дальше все всегда упирается в тебя.
— В меня? А я-то тут при чем?
— Ты — отсутствующее звено.
— Которое типа все соединяет?
— А вот это я у тебя должен спросить.
— Тебе надо было быть журналистом, черт побери, — сказал я.
— И тебе тоже, — прошипел Фрейзер.
— Иди ты на хер, — ответил я, заводя двигатель.
— Все взаимосвязано, — сказал сержант Фрейзер.
Я дважды посмотрел в зеркало заднего обзора и выехал с площадки. На перекрестке Б6134 и А655 Фрейзер сказал:
— В полночь?
Я кивнул и подъехал к «макси», стоявшей перед пустым гаражом.
— Давай в Морли, — сказал сержант Фрейзер, взял мешок и вышел из машины.
— А почему бы и нет?
Осталась последняя карта. Я бросил взгляд в зеркало и выехал на дорогу.
Сити Хейтс, Лидс.
Стоя под белым небом, которое становилось серым и угрожало дождем, но никогда не обещало снега, я закрыл машину и подумал, что летом здесь, должно быть, очень неплохо.
Простая высотка постройки 60-х годов: облупившаяся желтая и небесно-голубая краска, тронутые ржавчиной перила.
Я поднялся по лестнице на четвертый этаж; стук мяча о стену, детский визг на ветру; я думал о Битлз и обложках их пластинок, о чистоте, о набожности и о детях.
Поднявшись на четвертый этаж, я пошел по открытому коридору мимо запотевших кухонных окон и приглушенных радиоприемников до желтой двери с номером 405.
Я постучал в дверь квартиры 405, Сити Хейтс, Лидс, и стал ждать.
Через несколько секунд я нажал кнопку звонка.
Ничего.
Я наклонился и поднял железную крышку почтового ящика.
От теплого воздуха глаза мои заслезились, было слышно, что по телевизору идут лошадиные скачки.
— Извините! — заорал я в щель ящика.
Скачки прекратились.
— Извините!
Снова глаз в ящик: к двери приближалась пара белых махровых носков.
— Я знаю, что вы там, — сказал я, выпрямляясь.
— Что вам надо? — спросил мужской голос.
— Просто переговорить.
— О чем?
Разыгрывая единственную оставшуюся у меня в руках карту, я ответил двери:
— О вашей сестре.
Ключ повернулся в замке, и желтая дверь открылась.
— А что с моей сестрой? — спросил Джонни Келли.
— Щелк, — сказал я, поднимая перевязанную правую руку.
Джонни Келли, в свитере и голубых джинсах, со сломанным запястьем и побитым ирландским лицом, переспросил:
— Что с ней?
— Вам надо с ней связаться. Она о вас беспокоится.
— А вы кто такой, мать вашу?
— Эдвард Данфорд.
— Я вас знаю?
— Нет.
— А как вы узнали, что я тут?
Я достал из кармана рождественскую открытку и протянул ему.
— С Рождеством.
— Глупая сука, — сказал Келли, открыв ее и уставившись на два кусочка пластиковой ленты.
— Можно мне войти?
Джонни Келли повернулся и пошел внутрь, я проследовал за ним по узкому коридору мимо ванной и спальни в гостиную.
Келли сел в виниловое кресло, держась за запястье.
Я сел на такой же диван лицом к телевизору, забитому лошадьми, бесшумно прыгающими через заборы, спиной к очередному зимнему лидскому дню.
Полинезийская девушка с цветком в волосах над газовым камином улыбалась среди оранжевых и коричневых теней, и я подумал о темноволосых цыганских девочках и розах, торчащих там, где розам совсем не место.
После первого тайма под лошадьми высветился счет: «Лидс» проигрывал в Ньюкасле.
— У Полы все нормально?
— А вы как думаете? — сказал я, кивая на раскрытую газету, лежавшую на пластиковом журнальном столике. Джонни Келли наклонился вперед, взглянул на страницу.
— Так вы один из этих чертовых газетчиков, да?
— Я знаю вашего Пола.
— И это вы написали это дерьмо, да? — сказал Келли, откидываясь на спинку кресла.
— Я этого не писал.
— Но ведь вы же из этой сраной «Пост»?
— Теперь уже нет.
— Черт, — сказал Келли, качая головой.
— Послушайте, я ничего не собираюсь говорить.
— Ясное дело, — улыбнулся Келли.
— Просто расскажите, что произошло, и я обещаю, что никому ничего не скажу.
Джонни Келли встал:
— Вы — журналист, мать вашу.
— Уже нет.
— А я вам не верю, — сказал Келли.
— Ну хорошо, допустим, журналист. Значит, я в любом случае могу написать любое дерьмо.
— Как обычно.
— Ладно, тогда просто поговорите со мной.
Джонни Келли стоял за моей спиной и смотрел в огромное холодное окно на огромный холодный город.
— Если вы больше не журналист, тогда зачем пришли?
— Я пытаюсь помочь Поле.
Джонни Келли сел обратно в виниловое кресло, потирая запястье и улыбаясь.
— Еще один.
В комнате становилось темно, и огонь в газовом камине казался ярче.
— Как это случилось? — спросил я.
— Авария.
— Да?
— Да, — сказал Келли.
— Вы были за рулем?
— Она.
— Кто?
— А вы как думаете, кто?
— Миссис Патриция Фостер?
