Мы остановились.
Двое смотрели на Фостера в ожидании приказа.
— Не было печали, едрит твою, — пробормотал Фостер.
Советник Шоу, задыхаясь, крикнул:
— Дон!
Фостер шагнул ему навстречу, раскинув руки ладонями вверх:
— Билл, как я рад тебя видеть.
— Ты застрелил мою собаку! Ты застрелил мою собаку, черт побери.
Шоу тряс головой, плача, пытаясь оттолкнуть Фостера.
Фостер заключил его в медвежьи объятия, пытаясь успокоить.
— Ты застрелил мою собаку! — завопил Шоу, вырываясь. Фостер притянул его к себе и обнял, спрятав его голову на груди своего бархатного смокинга.
Сзади нас на крыльце стояла, дрожа от холода, миссис Фостер в компании нескольких гостей.
— Дорогой, что происходит? — спросила она, стуча зубами и льдинками в стакане.
— Ничего. Идите в дом, веселитесь.
Все остались стоять на ступеньках, застыв.
— Давайте-давайте. Рождество у нас, в конце концов, или нет! — закричал Фостер — вылитый Санта, мать его, Клаус.
— Кто пойдет со мной танцевать? — засмеялась Пэт Фостер, тряся тощими сиськами и загоняя всех обратно в дом.
Из-за двери послышался грохот хита «Танцевальная машина». Игры и веселье возобновились.
Шоу стоял на месте, рыдая в черный бархатный фостеровский пиджак.
Фостер прошептал:
— Ну, Билл, сейчас не время.
— А с этим что? — спросил мужик в бордовой рубашке.
— Уберите его отсюда и все.
Другой мужик, в красной рубашке, взял меня за локоть и повел по дорожке.
Фостер шептал на ухо Шоу, не поднимая глаз:
— Это особенное дело, специально для Джона.
Мы прошли мимо них.
— Ты сюда на машине приехал?
— Да.
— Давай сюда ключи, — сказал бордовый.
Я сделал как мне велели.
— Эта — твоя? — спросил красный, показывая на «виву», припаркованную на тротуаре.
— Да.
Мужики обменялись ухмылками. Бордовый открыл пассажирскую дверь и откинул сиденье.
— Давай назад.
Я сел назад с красным. Бордовый сел за руль и включил зажигание.
— Куда?
— К новым домам.
Я сидел сзади, спрашивая себя, почему я даже не попытался убежать, думая, что, возможно, тогда все закончилось бы не так плохо и что хуже того, как меня избили в доме престарелых, ничего не бывает. И тут красный ударил меня так сильно, что моя голова разбила боковое окно из плексигласа.
— Заткни …бало, — заржал он, хватая меня за волосы и толкая мою голову вниз, между коленей.
— Если бы он был пидором, то заставил бы тебя отсосать, — крикнул бордовый.
— Вруби-ка музыку, мать ее, — сказал красный, все еще держа мою голову внизу.
Машина наполнилась звуками «Бунтаря».
— Сделай погромче, — крикнул красный, поднимая меня за волосы, шепча: — Ах ты, пидор гнойный.
— Кровь есть? — спросил бордовый, пытаясь перекричать музыку.
— Маловато.
Он снова толкнул меня к окну, вцепился левой рукой в горло, отсел чуть-чуть подальше и коротко, но сильно ударил в переносицу, разбрызгивая горячую кровь по салону.
— Вот так-то лучше, — сказал он и аккуратно прислонил мою голову к треснувшему окну.
Я смотрел на центр Уэйкфилда субботним предрождественским вечером 1974 года, теплая кровь струилась из моего носа на губы и вниз на подбородок. Я думал: как тихо для субботнего вечера.
— Отключился? — спросил бордовый.
— Ага, — ответил красный.
Боуи уступил очередь Лулу, или Петуле, или Сэнди, или Силле. «Маленький барабанщик» нахлынул на меня, когда рождественские огни сменились тюремными прожекторами, а машина застряслась по стройплощадке «Фостерс Констракшн».
— Здесь?
— А почему нет.
Машина остановилась, «Маленький барабанщик» заглох.
Бордовый вышел и откинул сиденье, красный выгрузил меня на землю.
— Он, бля, совсем вырубился, Мик.
— Ага. Извини типа.
Я лежал между ними, лицом вниз, прикидываясь трупом.
— И что нам делать? Оставить его тут?
— Да ни хера.
— А что?
— Поразвлечься маленько.
— Только не сегодня, Мик. Мне реально в лом.
— Ну совсем чуток, а?
Они взяли меня за руки и поволокли через площадку, мои брюки сползли до колен.
— Тут?
— Ага.
Они протащили меня через брезент и дальше, по деревянному полу недостроенного дома, занозы и гвозди раздирали мне колени.
Они посадили меня на стул, связали за спиной руки и спустили штаны до щиколоток.
— Пойди, сходи за машиной, посвети фарами.
— Нас же увидят.
— Типа кто?
Я слышал, как один из них вышел на улицу, а другой подошел ко мне поближе.
Он сунул руку мне в трусы.
— Говорят, ты любитель клубнички, — сказал красный, сжимая мои яйца.
Я услышал звук работающего двигателя, и комнату внезапно залил белый свет.
— Долго мудохаться не будем, — сказал бордовый.
— Джо Багнер! — сказал, удар в живот.
— Кун Контэ! — сказал другой.
— Джордж, бля, Форман, — сказал третий, по челюсти.
— Перетасовка Али. — Пауза, я ждал… Удар справа, другой слева.
— Брюс, мать его, Ли!
Я отлетел назад вместе со стулом и рухнул на пол, грудь была отбита на хер.
— Пидор гнойный, — сказал бордовый, наклонившись и плюнув мне в лицо.
— Похоронить бы эту мандавошку.
Бордовый заржал:
— Под фундаменты Джорджа лучше не копать.
— Ненавижу таких вот мозговитых ублюдков.
— Оставь его. Пошли.
— Все, что ли?
— Да хрен с ним, пора возвращаться.
— Возьмем его машину?
— Поймаем тачку на Уэстгейте.
— Твою мать.
Пинок в затылок.
Ступня на правой кисти.
Темнота.
Я проснулся от холода.
Все было черным как смоль, с фиолетовой каемочкой.
