Ноубл достает из кармана пиджака пачку пятерок, наклоняется вперед и засовывает их Радкину в верхний карман.
– Заместитель начальника полиции хочет, чтобы вы сходили куда-нибудь с мистером Бартоном, напоили его и проследили, чтобы он как следует повеселился. Типа, не обижайся, чувак и т. п.
– Е-мое! – говорит Радкин. – У нас работы по горло, Пит. Вся эта фигня из Престона, да ты еще Боба кинул на эти чертовы почтовые ограбления. А теперь вот и это. У нас нет времени.
Я смотрю на столешницу – в ее пластиковой поверхности отражаются лампы.
Ноубл наклоняется и похлопывает по верхнему карману Радкина.
– Прекрати ныть, Джон, и займись делом.
Радкин ждет, пока Ноубл не уйдет, и взрывается:
– Сука. Падла гребаная.
Мы встаем, неловкие, как пара деревянных марионеток.
Эллис сидит за рулем «ровера» и ждет.
Бартон – на заднем сиденье, прислонив голову в дредах к стеклу, на нем – огромные штаны и узенькая курточка.
Радкин садится к нему.
– Куда?
Я сажусь вперед.
Бартон сидит, уставившись в окно.
– Ну, ты чего, Стив? Куда поедем?
– Домой, – бормочет он.
– Домой? Зачем тебе сейчас домой? Еще только три часа дня. Поехали лучше выпьем все вместе.
Бартон знает, что у него нет выбора.
Эллис заводит мотор и спрашивает:
– Ну так что, куда едем?
– В Брэдфорд. В Мэннингем, – говорит Радкин.
– Так и быть, в Брэдфорд, – улыбается Эллис.
Мы выезжаем с милгартской стоянки.
Он включает радио. Я закрываю глаза.
Я просыпаюсь, когда мы подъезжаем к Мэннингему, по радио – группа «Уингз», на заднем сиденье – Бартон, как черный призрак.
Эллис паркуется у клуба «Нью Адельфай».
– Как считаешь, Стив? – спрашивает Радкин.
Стив молчит.
– Я слышал, неплохое место, – говорит Эллис, и мы выходим из машины.
На ступенях вчерашняя блевотина. Внутри «Нью Адельфай» оказывается огромным бальным залом с высокими потолками и бархатистыми обоями. Публика – смешанная, взболтанная и хорошо, бля, встряхнутая, а ведь еще нет и четырех.
Я разбит, плечи опущены, голова раскалывается, стриптиза не будет до шести, из динамиков несется какое-то дерьмо в стиле регги:
– Твоя мать хочет знать, где ты пропадаешь…
Радкин поворачивается к Стиву и говорит:
– Видишь, прямо специально для тебя.
Стив кивает, и мы усаживаем его в углу под лестницей, ведущей на балкон, я – с одной стороны, Радкин – с другой, Эллис – у барной стойки.
Так мы и сидим втроем, молчим, осматриваем зал: черные лица, белые лица.
– Знакомых видишь? – спрашивает Радкин.
Бартон качает головой.
– Это хорошо, а то народ еще подумает, что ты у нас стукачом заделался. Нам ведь это ни к чему, правда?
Эллис возвращается с полным подносом пивных кружек и стопок.
Он подает Бартону большой стакан рома с кока-колой.
– На-ка, выпей.
– Эй, Стив, – смеется Радкин. – Ты здесь часто бываешь?
Мы смеемся. Стив нет.
Пройдет еще много времени, прежде чем он снова начнет смеяться.
Эллис возвращается к стойке и приносит новые напитки, новые порции рома с кока-колой, мы выпиваем их – он опять идет к стойке.
И мы сидим вчетвером, говорим о том о сем, бесконечный регги, таксисты-пакистанцы снуют туда-сюда, шлюхи выламываются на танцполе, старперы дуются в домино, крысоподобные белые пацаны в свитерочках с V-образным вырезом на голое тело, жирномордые черные, покачивающие головами в такт музыке.
– Что ты видишь ночью, когда стоишь под звездным небом…
Радкин и Эллис сидят голова к голове, прикалываются над одной из баб, сидящих за стойкой, она показывает им пальцами «розетку».
– Останься дома, сестренка, останься дома…
Внезапно Бартон наклоняется ко мне через стол, его рука – на моем плече, глаза пожелтели, изо рта воняет. Он говорит:
– Вся эта херня про Кенни и Мари, это что – правда?
Я смотрю на него, на тесную курточку и обвислые штаны, но вижу его в Брюхе под серым одеялом, вижу, как дергается его рука, вижу журналы на полу.
– Ты должен мне сказать. Я знаю, ты корешишься с Кенни и Джо Ро. Я ничего не собираюсь делать, мне просто надо знать.
Я снимаю его руку со своей и отталкиваю, кидая ему в лицо:
– Да мне насрать на твои проблемы. Тебе, парень, самому надо быть в курсе.
Он откидывается на спинку стула, Радкин кидает ему еще одну сигарету, Эллис снова идет к стойке и приносит новые напитки, новые порции рома с кока-колой, а регги все никак не сдохнет:
– Беги-беги, малышка, далеко не убежишь…
Когда я снова смотрю на часы, оказывается, что уже почти шесть, и я хочу исчезнуть, исчезнуть, как Стив, который к этому времени уже набухался как следует, голова – на столе, дреды – в пепельнице.
Музыка прекращается, микрофон воет на весь зал, прожектор высвечивает тяжелый красный занавес в глубине сцены.
Заиграла «АББА», «королева танца», занавес раздвигается, за ним обнаруживается дряблая брюнетка в покрытом блестками купальнике с остекленевшим взглядом и расслабленными конечностями.
– Наша глупая макака пропустит все самое интересное, – говорит Эллис заплетающимся языком, кивая в сторону Бартона.
Брюнетка начинает подавать признаки жизни.
– Майк, ты меня, бля, достал, – шипит на него Радкин, вставая и направляясь к лестнице на балкон.
– Что это ему за вожжа под хвост попала?
– Тебе надо учиться людей понимать, на хрен.
Майк снова заводится, стеная, скуля, зализывая раны.
– Последи лучше за нашей Спящей красавицей, – говорю я и иду за Радкиным на лестницу.
Он стоит, облокотившись на перила балкона, глядя на блеклую стриптизершу.
– Отличный вид, – говорю я, локоть к локтю на перилах.
Все мужики внизу стоят лицом к сцене, бабы трутся между ними, одна из них подкидывает вверх несколько орешков и ловит их в декольте.
Радкин крутит виски на дне стакана и говорит:
– Ты же знаешь, как теперь все будет, да?
Думаю, ну вот, бля, начинается, говорю:
– Нет. А как теперь все будет?