– Если хочешь, мы можем подняться наверх.
Я кашлянул и отстранился.
– Я не думаю…
– Женат?
– Нет. Больше…
Она опустила свитер.
– Я тебе просто не нравлюсь, да?
– Да нет, дело не в этом.
– Не волнуйся, дорогой. Я мало кому нравлюсь в последнее время. Жертва маньяка, известная по всей округе тем, что якшается с черномазыми – это я. Сейчас мне только и удается потрахаться что с неграми да придурками всякими.
– Поэтому вы меня и спросили?
– Да нет, – улыбнулась она. – Ты мне просто понравился.
В машине – без сил, ковыряясь в порции рыбы с картошкой… те, которые остались в живых.
Я посмотрел на часы.
Мне пора было ехать.
Под арками, под темными-претемными арками: Свайнгейт.
Мы договорились встретиться в пять – в пять, потому что будет еще светло.
Я поставил машину в начале улицы и сразу же увидел его в противоположном конце, там, у гостиницы «Скарборо», в том же плаще и шляпе, несмотря на погоду, назло погоде, с тем же чемоданчиком, как и в прошлый раз:
Воскресенье, 26 января 1975 года.
– Отец Лоуз, – сказал я, держа руку в кармане.
– Джек, – улыбнулся он. – Сколько лет, сколько зим!
– Их все равно не хватит.
– Джек, Джек. Все тот же, все та же печаль.
Я думал: не здесь, не на улице.
– Может, зайдем куда-нибудь, в какое-нибудь тихое место? – предложил я.
Он кивнул на большое черное здание, нависшее над «Скарборо»:
– «Гриффин»?
– Почему бы и нет.
Святой отец Мартин Лоуз повел меня за собой, он шел, сгорбившись, на шаг впереди – великан, слишком крупный для этого мира, равно как и для следующего, его седые волосы торчали из-под шляпы, облизывая воротник его плаща. Он обернулся, чтобы подогнать меня, между прохожими, мимо магазинов, между машин, под строительными лесами – в темное фойе «Гриффина».
Он махнул рукой в сторону пустых стульев в дальнем углу зала, двух стульев с высокими спинками, под незажженной лампой. Я кивнул.
Мы сели, он снял шляпу, положил ее на колени, поставил чемоданчик к ноге.
Он снова улыбнулся мне сквозь длинную седую щетину и грязную желтую кожу, похожую на старую газету, похожую на мою.
От него пахло рыбой.
К нам подошел официант-турок.
– Махмет, – сказал отец Лоуз. – Как у вас дела?
– Отец, я так рад вас видеть. У нас все хорошо, у нас всех. Спасибо.
– А как школа? Малыши привыкли?
– Да, отец. Спасибо. Все вышло точно так, как вы говорили.
– Ну, если я когда-нибудь чем-то еще смогу вам помочь, пожалуйста…
– Вы слишком добры, честное слово.
– Не стоит. Мне самому было приятно.
Я закашлялся, заерзал в своем пиджаке.
– Вы уже готовы заказать, отец?
– Да, по-моему, готовы. Джек?
– Брэнди, будьте любезны. И кофе. Целый кофейник.
– Очень хорошо, сэр. Отец?
– Чайник чаю.
– Ваш обычный сорт?
– Да, спасибо, Махмет.
Он быстро поклонился и ушел.
– Очень милый человек. Он здесь не так давно, с тех пор как у них там начались проблемы.
– Хороший английский.
– Да, превосходный. Ты скажи ему об этом – будет тебе другом на всю жизнь.
– Я ему такого удовольствия не пожелаю.
Отец Лоуз снова улыбнулся той же загадочной улыбкой легкого недоверия, от которой его собеседника бросало то в жар, то в холод.
– Да ладно уж, – сказал он. – Ты слишком строго к себе относишься. Мне приятно быть твоим другом.
– Вряд ли это чувство можно назвать взаимным.
– Палки и камни, Джек. Палки и камни.
– Она вернулась, – сказал я.
Он опустил глаза на шляпу, которую держал в руках.
– Я знаю.
– Как ты мог?
– Твой звонок прошлой ночью. Я почувствовал…
– Что почувствовал? Мою боль? Фигня все это.
– Ради этого ты и хотел со мной встретиться? Чтобы оскорбить меня? Все нормально, Джек.
– Посмотри на себя, ты – лицемерный ублюдок, сидишь тут, весь такой пафосный, прямо папа римский, в своем грязном старом плаще, со шляпой на хрене и чемоданчиком с секретами, со своим крестом и молитвами, с молотком и гвоздями, раздавая благословения гребаным негритосам, претворяя чай в вино. Мартин, это я, Джек, а не какая-нибудь одинокая, пятьдесят лет не траханная старушка. Я там был, помнишь? Той ночью, когда ты так облажался.
Я замолчал. Он сидел, не говоря ни слова.
Той ночью, когда Майкл Уильямс в последний раз держал Кэрол в объятиях.
Он сидел, крутя в руках шляпу.
Той ночью, когда Майкл Уильямс…
Он поднял глаза и улыбнулся.
Той ночью…
Я снова открыл было рот, но сообразил, что он улыбнулся официанту.
Махмет поставил напитки, достал из кармана маленький конверт и стал совать его священнику в руку.
– Махмет, я не могу. Не стоит.
– Отец, я настаиваю, – сказал он и удалился.
Я оглядел зал «Гриффина»: официант торопился обратно в свою нору, в подвал, старуха с палкой пыталась встать со стула с высокой спинкой, ребенок читал комикс, конторка у входа была освещена тусклым желтым светом, старых брошюр, картин и свечей почти совсем не было видно, и мне стало ясно, почему святой отец Мартин Лоуз выбрал именно «Гриффин», похожий на старую церковь, нуждающуюся в ремонте.
Он наклонился вперед, все еще держа в руках шляпу.
– Я могу тебе помочь.
– Так, как ты помог Майклу Уильямсу?
– Я могу сделать так, чтобы этого больше не было.
– Ты уже сделал так, чтобы Кэрол больше не было.
– Сделать так, чтобы это прекратилось.
Я посмотрел на его шляпу, на длинные пальцы с белыми ногтями.
– Джек?
– Я хочу, чтобы это прекратилось. Закончилось.
– Я знаю. И оно закончится, поверь мне.
– А другого пути нет? Только один?
– Я снял номер. Мы можем подняться туда прямо сейчас, и все закончится.
Я смотрел на старуху с палкой, на ребенка в углу, на брошюры и картины, на меркнущий свет.
