– Почему вам так показалось?
– Голоса, свет.
– А во сколько примерно это было?
– Около половины восьмого, – говорит мистер Херст. – Мы как раз собирались в церковь.
– Миссис Херст, вы сказали еще что-то насчет света?
– Просто в кухне было темно, поэтому я и подумала, что их, может быть, было не двое, а больше.
– А вы не помните, что они говорили?
– Один сказал другому, что надо сходить на второй этаж.
– Но вы не слышали имен, каких-то названий?
– Нет, но после того как они надели мне на голову мешок и связали меня, мне показалось, что они рассердились, вроде из-за того, что денег оказалось не очень много, да, они на кого-то рассердились.
– А вы не помните точно, что они сказали?
– Ну, только… – она поджимает губы. – Вам надо
точно?
– Извините, но это важно.
– Один из них сказал, что кто-то… ну, вы знаете на…бался, – говорит миссис Херст, краснея, и добавляет: – Извините.
– И что сказал второй?
– В том-то все и дело. Мне показалось, что был еще и третий голос и он сказал, что они потом с этим разберутся.
– Другой голос?
– Да, ниже, старше. Ну, знаете, как будто он их начальник.
Я смотрю на мистера Херста, но он пожимает плечами:
– Простите. Я был в отключке.
Я снова поворачиваюсь к миссис Херст и спрашиваю:
– Кстати о голосах: как вы думаете, эти люди местные?
– Местные, абсолютно точно.
– Что-нибудь еще?
Она смотрит на своего мужа и медленно говорит, качая головой:
– Мне показалось, что они были, ну… черные.
– Черные?
– Ага. Мне так показалось.
– Почему?
– Из-за роста. Здоровые все такие, и еще голоса: они смахивали на голоса черных.
Я продолжаю писать, в голове крутятся шестеренки.
И тут она говорит:
– Либо черные, либо цыгане.
Я перестаю писать, шестеренки тормозят.
К нам подходит медсестра. Простенькая, но симпатичная.
– Врач говорит, вы оба можете идти домой, если хотите.
Мистер и миссис Херст смотрят друг на друга и кивают.
Я закрываю блокнот и говорю:
– Я вас подвезу.
Мы заворачиваем на Гледхилл-роуд в Морли, на мою старую территорию, и я думаю: тут недалеко Виктория-роуд, интересно, помнят ли они Барри Гэннона, уверен, что они помнят Клер Кемплей, которая жила на Уинтерборн-авеню, интересно, они тоже принимали участие в ее поисках той ночью? Потом я думаю, что надо позвонить Луизе, сказать ей, что я, скорее всего, задержусь, думаю, что, может быть, мы все это преодолеем. Вот о чем я думал, когда вдруг увидел машины из нашего отдела, стоящие перед почтой, из первой вышли Ноубл и Радкин, вот о чем я думал, когда повернулся к мистеру Херсту и сказал «это не я…» Вот о чем я думаю в тот момент, когда все вдруг покатилось к чертовой матери, безнадежно и…
Часть четвертая
Как меня зовут?
Звонок в студию: Так вот, оказывается, что всю анашу, которую они конфисковали у черных, этот полицейский перепродавал другим дилерам. А еще я читал, что тот самый легавый, который этим занимался, короче, он был как-то связан с A10, то есть с тем отделом, который теперь называется Отдел внутренних расследований.
Джон Шарк: Погоди, погоди. А при чем же тут мужик с обезьяньим сердцем?
Слушатель: Да ни при чем, наверное.
Джон Шарк: Ясно, ладно. Ну раз уж вы дозвонились, может быть, все-таки выскажетесь по поводу человека из ЮАР, которому пересадили сердце обезьяны?
Слушатель: Да нет, я не знаю. Я вот только думаю, что зря это, что он все равно помрет.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Воскресенье, 12 июня 1977 года
Глава шестнадцатая
…я оборачиваюсь и спрашиваю мистера Херста, где лучше припарковаться. Его жена бросает на него косой взгляд. Мы подъезжаем к полицейским машинам, Херсты смотрят на трех рослых мужиков, идущих в нашу сторону. Мы останавливаемся посреди улицы, я выхожу, мистер Херст тоже, миссис Херст закрывает рот рукой, я поворачиваюсь и попадаю прямо на кулак Радкина, Ноубл и Эллис оттаскивают его от меня, я сгибаюсь, прихожу в себя, он высвобождает другую руку и снова бьет меня, потом пинает меня снизу по яйцам, потом какие-то рядовые тащат меня за пиджак и запихивают на заднее сиденье крохотной «панды», а Радкин все орет: «Ты падла, сука…баная!», потом наша машина отъезжает, я оборачиваюсь и вижу, что они заталкивают Радкина в машину, Эллис и Ноубл садятся следом за ним, а моя машина стоит посреди Гледхилл-роуд с распахнутыми дверями, мистер и миссис Херст качают головами, он – уперев руки в бока, она – зажав себе рот.
Рядовые везут меня в Лидс, в Милгарт, никто не говорит ни слова, беспрестанные взгляды в зеркало заднего обзора, у меня заплывает глаз, интересно, что сказал им Морис, я собираюсь с духом перед встречей с представителями Отдела внутренних расследований и коллегами по цеху.
В отделении рядовые ведут меня прямо в Брюхо. Вокруг – ни души. Они сажают меня в одну из камер, которыми мы обычно пользуемся для допросов, и запирают там. Я смотрю на часы – начало седьмого, воскресенье, 12 июня 1977 года.
Через тридцать минут я поднимаюсь на ноги и дергаю за ручку двери.
Она заперта.
Еще через тридцать минут дверь открывается.
Двое рядовых, которых я раньше никогда не видел, входят в камеру.
Один из них подает мне выцветшую синюю рубаху и темно-синий комбинезон.
– Пожалуйста, сэр, переоденьтесь.
– Зачем это?
– Вы не могли бы просто переодеться?
– Нет, не мог бы, пока вы не объясните мне зачем.
– Нам нужна ваша одежда для проведения кое-каких анализов.
– Каких еще анализов?
– Извините, сэр, но этого я не знаю.
– Ну, тогда спросите у кого-нибудь, кто знает.
– Боюсь, что в настоящий момент никого из старших офицеров нет на месте.
– Да я сам, бля, старший офицер.
– Я знаю, сэр.
– Ну тогда, пока никто не соизволит объяснить мне, почему я должен сдать вам свою одежду, черт побери, вы можете проваливать к чертовой матери.
Рядовые пожимают плечами и уходят, заперев за собой дверь.
