– Потрясающе! – не сдержалась я. – Почти вся
Москва на ладони.
– Наш дом стоит на холме, – улыбнулась Марина
Степановна, – очень удачно, внизу Москва-река, туда не втиснуть точечную
застройку. У Игната было несколько квартир на примете, он мог купить огромную
жилплощадь, но вошел сюда и влюбился в панораму из этого окна.
Я оперлась ладонями о подоконник, ощутила
какую-то неровность, посмотрела на выкрашенную белой краской доску и спросила:
– Вы не делали евроремонт? Не меняли окна?
Марина Степановна, продолжая любоваться
пейзажем, ответила:
– Игнат Игнатович на все просьбы детей о
ремонте отвечал: «Мы не Европа по менталитету и климату. Не собираюсь бежать,
задрав штаны, за глупой модой. От стеклопакетов в помещении слишком сухо,
мебель коробится, портятся книги, картины. И пластик бездушен, он делает окно
пошлым. Мне по вкусу простая деревянная рама, которую на зиму заклеивают
бумагой». Мы несколько раз проводили косметический ремонт, но муж даже слышать
не хотел о более радикальной перестройке жилья.
– Здесь на подоконнике след, – сказала я.
– Где? – прищурилась вдова.
Я ткнула пальцем.
– Подобная отметина получается, если поставить
на подоконник цветочный горшок без подставки, а потом поливать растение. Дно
прилипнет, уберете растение – останется пятно.
– Нет у нас комнатных цветов, – поразилась
Марина Степановна, – мы держим лишь букеты в вазах.
– Вы давно сюда заходили? – спросила я у
вдовы.
– После смерти мужа ни разу, – призналась та.
– Не хватало мужества, сегодня впервые решилась.
– А до кончины Игната Игнатовича? – продолжила
я.
Марина Степановна задернула шторы.
– Наверное, весной, перед отъездом на дачу. Я
всегда обхожу квартиру, закрываю окна, занавески, проверяю краны.
– След был? – наскочила я на вдову.
– Нет, – уверенно ответила та, – я бы его
заметила и ликвидировала.
– Так, весной ничего не было, – отметила я.
– Стойте! – воскликнула Марина Степановна, – я
вспомнила! За три недели до кончины Игната мы отмечали его именины. Праздновали
тихо, вдвоем. Дети разъехались кто куда. Дочь давно работает в Париже, а сын
полетел по делам в Омск.
Я тут же вспомнила, как заказывала злополучную
пиццу, и поежилась. Игнатьева спокойно продолжала:
– Вечером, около восьми, приехал посыльный из
магазина, привез цветок в горшке, к нему была пришпилена записка: «С днем
ангела, папочка. Твоя дочка Тоня». Антонина очень внимательная, решила
порадовать отца.
– Из какого магазина прибыл курьер? – перебила
я вдову.
– Откуда мне знать? – удивилась та. – Парень
сунул мне пакет и бумажку «Все оплачено». Я дала юноше на чай и захлопнула дверь.
– Позвоните дочери, спросите, где она
заказывала горшок! – потребовала я.
– Зачем? – оторопела Марина Степановна.
– Поторопитесь, – приказала я.
Мы вернулись в кабинет, хозяйка, взяв телефон,
начала беседовать с Тоней, потом, положив трубку, растерянно сказала:
– Антонина цветов не посылала. Она призналась,
что закрутилась и забыла про день ангела отца. Странно!
Я вопрошающе взглянула на Марину Степановну,
та залепетала:
– У меня аллергия, дочь об этом знает и
никогда не дарит цветы. Я плохо реагирую на лилии и розы, но Тонечка на всякий
случай не приносит в дом ни астры, ни фиалки, ни герберы, ничего!
– Странно, что Игнат Игнатович не вынес горшок
на помойку, – удивилась я.
Марина Степановна вскинула брови.
– Он же считал его подарком дочери! Посмотрите
на эти полки. Видите фигурки из пластилина, оригами, модели парусников? Это
поделки сына и дочери, они в детстве преподносили отцу собственные изделия.
Игнат их хранил. Он был очень деликатен, никогда не говорил, что сувениры ему
не по вкусу. Уже в зрелые годы сын преподнес отцу одеколон. Между нами говоря,
отвратительный, удушливый парфюм, а муж любил духи с ненавязчивым цитрусовым
запахом. И что бы вы думали? Игнат пользовался одеколоном до последней капли,
не хотел расстраивать мальчика! Я уж Андрюше потом потихонечку шепнула: не
покупай больше такую гадость. Тоня преподнесла папе серебряный подстаканник, и
с той поры Игнат пользовался только им.
– Но с горшком случился конфликт интересов.
Его подарила дочь, а у вас аллергия, – перебила я Марину Степановну.
Вдова печально улыбнулась.
– Муж находил выход из любого положения. Он
отнес растение в крохотную спаленку. Я туда не входила, следовательно, не могла
заболеть.
– А что случилось с цветком потом? – не
успокаивалась я. – От него остался лишь красный след на подоконнике.
Марина Степановна заметно растерялась.
– Не знаю. Римма!
Медсестра вошла в комнату.
– Все в порядке?
– Ты не видела в маленькой спальне горшок с
цветком? – спросила вдова.
– Нет, – удивилась медсестра, – да я туда и не
захожу. Спросите у Ляли.
– Верно! – спохватилась Марина Степановна и
взялась за телефон.
– Кто это такая? – шепотом спросила я у Риммы.
– Домработница, – так же тихо пояснила
сиделка, – приходит два раза в неделю, убирает, стирает.
– Ага, ага, ага, – кивала головой вдова.
Я ощутила азарт и, наплевав на хорошие манеры,
выхватила у Марины Степановны трубку.
– Ляля, вы убирали цветок?
– Так он засох, – затарахтел бойкий голосок, –
скуксился, листочки завяли, от цветка остались лишь темно-синие ошметки, вроде
помятой тряпки. Я вынесла горшок в мусор.
– Выбросили вместе с кашпо? – не успокаивалась
я.
Ляля испугалась.
