Но отчета решил не писать, пока не увижу
Василиска еще раз и не удостоверюсь либо в том, что это кунштюк, либо в том,
что я спятил и мое место в лечебнице у доктора Коровина.
Как назло, две последующие ночи выдались
пасмурные. Я гулял по осточертевшим улицам Арарата, пил святую газировку и
ямайский кофе, от нечего делать читал всякую ерунду в монастырской читальне. Но
третья ночь, наконец, сулила быть лунной, и я с замиранием сердца приготовился
снова идти на косу. За время вынужденного безделья я так истерзал себе нервы
ожиданием и внутренними спорами, что накануне экспедиции смелость меня почти
совсем оставила. Однако пропускать такой случай было нельзя, и я принял
решение, показавшееся мне поистине Соломоновым.
В прошлом письме я уже писал про присяжного
поверенного из Москвы, поклонника копченых сигов и свежего воздуха. Фамилия его
Кубовский, на Ханаан он приезжает каждую осень, уже в течение нескольких лет.
Говорит, ноябрь здесь особенно хорош. Поселились мы в одной гостинице и
несколько раз обедали вместе, причем он съедал и выпивал раз в пять больше, чем
я (а ведь аппетит у меня недурной, что может засвидетельствовать ваш повар и
мой благодетель Кузьма Савельевич). Кубовский – человек трезвого и даже
кинического склада мыслей, без какого-либо интереса к сверхъестественному. Он,
например, склонен любые проявления человеческой психологии толковать
исключительно с точки зрения принятия, переваривания и эвакуации пищи. К примеру,
увидит меня в задумчивости по поводу тайны Черного Монаха и говорит: “Э-э,
голубчик, это вам нужно остренького поесть, вся меланхолия и пройдет”. Или
показываю я ему издали романтическую даму, что чуть было не отвлекла меня от
вашего задания (ах, Принцесса Греза, до тебя ли мне теперь?), а Кубовский
качает головой: “Ишь бледная какая, бедняжка. Поди, кушает плохо, непитательно,
а от этого происходит вялость желудка и запоры. Тут севрюжки хорошо с
клюквенным сиропом, и после непременно стопулечку итальянской граппы либо
французского кальвадоса. Кишечник и оживится”. Ну, в общем, вам понятно, что
это за субъект. Вот я и придумал: возьму его с собой под предлогом ночного
променада, полезного для пищеварения. Во-первых, в компании не так страшно
будет, во-вторых, ежели Василиск – галлюцинация, то адвокат ее не увидит, а
в-третьих, если тут цирковой трюк, то этакого прозаика на мякине не проведешь.
Предупреждать своего спутника нарочно не стал – для чистоты опыта.
В том, видно, и заключалась моя ошибка и моя
вина.
Всё произошло в точности, как давеча. Я
нарочно Кубовского лицом к Окольнему острову усадил и сам смотрел не отрываясь
на то самое место. Никого там не было, никого и ничего, это несомненно. Но
стоило луне пробиться сквозь легкие облака, как на воде появился уже знакомый
мне призрак, который почти сразу же окутался ослепительным сиянием.
Голоса на сей раз я не услышал, потому что мой
киник – он как раз собирался отправить в рот шоколадную бонбошку – заорал диким
голосом и с неожиданным проворством бросился бежать. Я не поспевал за ним
(да-да, едва по коже разлился тот самый омерзительный могильный холод, как я
утратил всю свою решимость) и, верно, не догнал бы до самой городской окраины,
если бы на середине пути Кубовский вдруг не повалился ничком. Я присел над ним
и увидел, что он хрипит, закатывает глаза, намерения вскочить и бежать дальше
не проявляет…
Он умер. Не там, на дороге, а уже утром, в
монастырском лазарете. Излияние крови в мозг. Иными словами, к присяжному
поверенному явился тот самый господин Кондратий, о котором предупреждал
фиолетовый Фауст.
Как по-вашему, владыко, кто убил бедного
обжору – я или Черный Монах? Даже если и он, то все равно я получаюсь
соучастник.
Прямо из лазарета, когда милосердные братья
(бородатые, в белых халатах поверх черных ряс) унесли покойника на ледник, я
отправился в лечебницу доктора Коровина и, хоть час был ранний, потребовал
немедленной встречи со светилом нервно-психических болезней. Сначала ни в какую
не хотели пускать без рекомендаций, но вы меня знаете: если нужно, я в игольное
ушко пролезу. У меня имелось к светилу два вопроса. Первый: возможна ли
групповая зрительно-слуховая галлюцинация? Второй: не сошел ли я с ума?
Коровин сначала озаботился вторым вопросом и
ответил на него не ранее, чем через час. Задавал мне вопросы про папеньку,
маменьку и прочих пращуров вплоть до прадедушки Пантелеймона Ленточкина,
скончавшегося от белой горячки. Потом светил мне в зрачки, стучал молотком по
суставам и заставлял рисовать геометрические фигуры. В конце концов объявил:
“Вы совершенно здоровы, только сильно чем-то напуганы до истероидного
состояния. Ну-с, теперь можно послушать и про галлюцинации”. Я рассказал. Он
внимательно выслушал, кивая, а потом предложил следующее объяснение, на тот
момент полностью меня удовлетворившее.
“В осенние ночи на островах, – сказал Коровин,
– из-за особой озонированности воздуха и эффекта водяного зеркала нередки
всякого рода оптические обманы. Иной раз, особенно в лунном освещении, можно
увидеть, как по озеру движется черный столб, который поэтической или
религиозной натуре, пожалуй, напомнит монаха в схимническом одеянии. На самом
же деле это обыкновенный смерчок”. “Что?” – не понял я. “Смерчок, маленький
смерч. Он может быть локальным: повсюду безветрие, а в одном месте из-за
прихотей давления вдруг образовался воздушный поток, и довольно быстрый.
Подхватит с берега опавшие листья, сор, закружит их, завертит конусом – вот вам
и Черный Монах. Особенно если вы уже ожидаете его увидеть”.
Я вышел от доктора почти совсем успокоенным и
только жалел злополучного Кубовского, но чем больше удалялся от лечебницы, тем
громче во мне звучал голос сомнения. А неземной свет? А слова, которые я
расслышал так явственно? Да и не мог то быть вихрь – и двигался медленно, всего
на несколько шагов, и контуры были очень уж четки.
Дальнейшие события подтвердили, что смерч и
озонированность воздуха к делу касательства не имеют.
Загубив человека, Василиск словно с цепи
сорвался и пределами Постной косы ограничиваться перестал.
Следующей ночью он явился брату Клеопе,
лодочнику, который единственный из всех араратских жителей может наведываться в
Василисков скит: раз в день отвозит схимникам необходимое и забирает сделанные
четки. Ночью, когда Клеопа брел в монастырь от какого-то своего приятеля,
Василиск предстал перед ним прямо у братского кладбища. Мощно толкнул лодочника
в грудь, так что тот грохнулся оземь, и громовым голосом воспретил плавать на
Окольний остров, ибо “место то проклято”.
Сенсационность события была несколько
ослаблена в силу общеизвестной невоздержанности брата Клеопы к вину – он и в ту
ночь возвращался в келью пьяненький. Даже и сам очевидец не мог побожиться, что
святой ему не привиделся. Тем не менее, слух сразу же распространился по всему
Ханаану.
