Свернули на узкую тропинку, вдоль которой
протянулись застекленные теплицы с овощными грядками, цветами и плодовыми
деревцами.
А вот это похвально, одобрил полковник,
разглядев за прозрачными стенами и клубнику, и апельсины, и даже ананасы.
Кажется, Коровин умел жить со вкусом.
У центральной оранжереи, похожей на океанский
мираж – на пышно-зеленый тропический остров, парящий над тусклыми северными
водами, врач остановился.
– Вот, – показал он. – Девятьсот квадратных
саженей пальм, банановых деревьев, магнолий и орхидей. Обошлась мне в сто сорок
тысяч. Зато получился истинный Эдем.
И тут терпение Лагранжа наконец лопнуло.
– Послушайте, вы, врачу-исцелися-сам! – грозно
выкатил он глаза. – Я что, по-вашему, на цветочки приехал любоваться? Хватит
вола крутить! Где Ленточкин?!
В гневе Феликс Станиславович бывал страшен.
Даже портовые полицейские, дубленые шкуры – и те коченели. Но Донат Саввич и
глазом не повел.
– Как где? Там, под стеклянным небом, среди
райских кущ. – И показал на оранжерею. – Сам туда забился, в первый же день.
Единственно возможное для него место. Тепло, стен и крыши не видно.
Проголодается – съест какой-нибудь фрукт. Вода тоже имеется, водопровод. Вы
хотели его видеть? Милости прошу. Только он дичится людей. Может спрятаться –
там настоящие джунгли.
– Ничего, отыщем, – уверенно пообещал
полицмейстер, рванул дверь и шагнул во влажную, липкую жару, от которой сразу
размок воротничок, а по спине потекла щекотная струйка пота.
Пробежал рысцой по центральному проходу, вертя
головой вправо-влево.
Донат Саввич сразу же отстал.
Ага! За размашистым растением неизвестного
полковнику наименования – ядовито-зеленым, с хищными красными бутонами –
мелькнуло нечто телесного цвета.
– Алексей Степаныч! – крикнул полицмейстер. –
Господин Ленточкин! Постойте!
Куда там! Качнулись широкие глянцевые листья,
послышался легкий шорох убегающих ног.
– Доктор, вы слева, я справа! – скомандовал
Лагранж и ринулся в погоню.
Споткнулся о толстый, вьющийся по земле
стебель, грохнулся во весь рост. Это-то и помогло. С пола Феликс Станиславович
увидел кончик ноги, высовывающийся из-за волосатого ствола пальмы – шагах в
десяти, не более. Вот ты где спрятался, голубчик.
Полковник встал, отряхнул локти и колени,
крикнул:
– Ладно уж, Донат Саввич! Пускай. Не хочет –
не надо.
Медленно двинулся через заросли, потом прыг в
сторону – и схватил голого человека за плечи.
Он самый – дворянин Алексей Степанов Ленточкин
23 лет, никаких сомнений. Волосы каштановые вьющиеся, глаза голубые (в данный
момент дико выпученные), лицо овальное, сложение худощавое, рост два аршина
восемь вершков.
– Ну-ну, не трепещи ты, – успокоительно сказал
полицмейстер, поскольку странно было бы обращаться к сумасшедшему и голозадому
на “вы”. – Я от владыки Митрофания, приехал тебе помочь.
Мальчишка не вырывался, стоял смирно, только
очень уж дрожал.
– Сейчас я ему укольчик, чтоб не буянил, –
раздался голос Коровина.
Оказалось, что в кармане у доктора имелась
плоская металлическая коробочка. В полминуты Донат Саввич собрал шприц и
заправил его прозрачной жидкостью из маленького пузырька, но Алеша вдруг
жалобно заплакал и припал к груди полицмейстера. Непохоже было, что он склонен
к буйству.
– Я вижу, что ошибался и вы ему действительно
горячо любимый дядя, – хладнокровно заметил Коровин, засовывая снаряженный
шприц в карман.
– Ну вас к черту, – отмахнулся Лагранж и стал
неловко гладить безумца по кудрявому затылку. – Ай-я-яй, как нас напугали
нехорошие бяки. А вот мы им зададим. А вот мы им а-та-та. Я Василиска этого в
два счета выловлю, у меня не забалует. Только сунется, тут ему и конец.
Ленточкин всхлипывал, но уже не так судорожно,
как вначале.
Чуть отодвинувшись, полковник вкрадчиво
спросил:
– Что стряслось-то, а? Ну тогда, ночью? Ты
говори, не бойся.
– Тс-с-с, – прошипел юноша, приложив палец к
губам. – Он услышит.
– Кто, Черный Монах? Ничего он не услышит. Он
днем спит, – сказал ему Феликс Станиславович, обрадовавшись членораздельным
словам. – Ты тихонечко, он и не проснется.
Пугливо покосившись на Коровина, безумец
придвинулся вплотную к Лагранжу и зашептал ему на ухо:
– Крест – он не крест, а совсем наоборот.
Кррррр по стеклу, стены тррррр, потолок шшшш, и не убежишь. Дверь маленькая, не
пролезть. А окошки вообще, вот такусенькие. – Он показал пальцами. – Домок
прыг-скок, избушка на курьих ножках.
Алексей Степаныч тоненько засмеялся, но тут же
его лицо исказилось от ужаса.
– Воздуха нет! Тесно! А-а-а!
Он весь задрожал и принялся бормотать:
– Credo, Domine, credo, credo, credo, credo,
credo, credo, credo, credo, credo, credo, credo, credo…
Повторил латинское слово сто, а может, двести
раз, и видно было, что скоро не перестанет.
Лагранж схватил мальчишку за плечи, как
следует тряхнул.
– Хватит! Дальше говори!
– А что говорить, – внезапно произнес
Ленточкин спокойным, рассудительным голосом. – Иди туда, в избушку на курьих
ножках. В полночь. Сам все и увидишь. Только гляди, чтоб не стиснуло, а то сердце
лопнет. Бамс – и брызги в сторону!
Согнулся пополам, зашелся от хохота и теперь
уже повторял другое: “Бамс! Бамс! Бамс!”
– Хватит, – решительно объявил Донат Саввич. –
Вы на него действуете возбуждающе, а он и так слаб. Лагранж вытер платком пот с
шеи.
– Какая еще избушка? О чем он?
– Понятия не имею. Обычный бред, – сухо
ответил доктор и ловко вколол больному в ягодицу иглу.
Почти сразу же Ленточкин хохотать перестал,
сел на корточки, зевнул.
– Всё, идемте, – потянул полковника за рукав
Коровин. – Он сейчас уснет.
