Словом, картина выходила очевидная. Самоубийца
держал оружие в левой руке, сильно вывернув кисть. Именно поэтому пулевой канал
получился направленным вправо и кверху. Довольно странно – куда проще было бы
взять длинноствольный револьвер обеими руками за рукоятку и направить дуло
прямо в сердце. Впрочем, и сам поступок, мягко говоря, странен, в спокойном
рассудке никто себя дырявить не станет. Вероятно, ткнул как придется, да и
пальнул…
– А это что? – спросил Бердичевский, подняв
двумя пальцами белую дамскую перчатку с биркой под № 13.
– Перчатка, – равнодушно ответил служитель.
Вздохнув, товарищ прокурора сформулировал вопрос точнее:
– Откуда она здесь? И почему в крови?
– А это она у них на груди, под рубашкой
лежала. – Монах пожал плечами. – Мирские глупости.
Тонкий шелк при ближайшем рассмотрении тоже
оказался продырявленным.
Хм. От выводов по поводу перчатки Матвей
Бенционович решил пока воздержаться, но отложил интригующий предмет в сторонку,
к письмам и револьверу. Сложил нужные для следствия предметы в саквояж Лагранжа
(нужно же было их в чем-то нести), оставил в перечне соответствующую расписку.
Монах тихонько напевал что-то в соседней
комнате, широкими стежками заштопывая брюхо старика. Прислушавшись,
Бердичевский разобрал:
– “Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и
вижду во гробех лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту безобразну,
бесславну, не имущую вида…”
В кармане звякнул брегет: один раз погромче,
два раза тихонько. Отличная машинка, настоящее чудо швейцарского механического
гения, подаренная отцом Митрофанием к десятилетию свадьбы. Звяканье обозначало,
что нынче час с половиной пополудни. Пора было идти к ново-араратскому
настоятелю.
* * *
Разговор с отцом Виталием получился короткий и
неприятный.
Архимандрит встретил губернского чиновника,
уже находясь в сильном раздражении. То есть, это так и было замыслено Матвеем
Бенционовичем: безапелляционным тоном письма и точным указанием часа встречи
вывести ново-араратского властителя из равновесия – с одной стороны, напомнить,
что есть и иная власть, повыше настоятельской, с другой же побудить Виталия к
резкости и невоздержанным словам. Глядишь, так быстрее до подоплеки дела
доберемся, чем с реверансами да экивоками.
Что ж, резкости Бердичевский добился, и даже
чересчур.
Высокопреподобный нетерпеливо прохаживался у
крыльца настоятельских палат, одетый в старую-престарую рясу, зачем-то
подоткнутую чуть не до пояса, так что виднелись высокие грязные сапоги, и
помахивал часами-луковицей.
– А, прокуратор, – воскликнул он, завидев
Бердичевского. – Три минуты третьего. Ожидать себя заставляете? Не больно ли
дерзко?
Вместо ответа и тоже не здороваясь, Матвей
Бенционович ткнул пальцем на башенные часы, украшавшие пышную колокольню, по
всем признакам недавнего строительства. Минутная стрелка на них еще только
наметилась подобраться к двенадцати. Тут же, как нарочно, ударили куранты – в
общем, вышло эффектно.
– Некогда мне разговоры разговаривать, забот
полно! – еще сердитее рыкнул Виталий. – На ходу поговорим. Во-он там. – Он
показал на бревенчатый сарай, видневшийся поодаль, за монастырской стеной. –
Старый свинарник разбираем, новый будем ставить.
Вот когда объяснились и поддернутая ряса, и
ботфорты. Аудиенция происходила на скотном дворе, где грязи и нечистот было по
щиколотку – Матвей Бенционович моментально перепачкал и штиблеты, и брюки.
Монахи сдирали баграми дранку с крыши сарая,
настоятель ими руководил, так что существо дела чиновник излагал под треск,
грохот и крики, а Виталий, похоже, не очень-то и слушал.
Уже одного этого было бы довольно, чтоб
архимандрит Бердичевскому не понравился, но скоро выявилось и еще одно
обстоятельство, доведшее первоначальную антипатию до крайней степени. Цепким
взглядом, слишком хорошо знакомым и понятным Матвею Бенционовичу, настоятель
задержался на крючковатом носе заволжского посланца, на хрящеватых ушах, на
неславянской черноте редеющих волос, и лицо отца Виталия приобрело особенное
брезгливое выражение.
Дослушав про расследование самоубийства и про
обеспокоенность губернских властей ново-араратскими чудесами, архимандрит хмуро
сказал:
– Я человек прямой. Пишите потом кляузы, какие
хотите – мне не привыкать. Только совать свой длинный нос в духовные дела не
смейте. Самоубийство – пускай. Возитесь в этой мерзости, сколько угодно. А
прочее не вашего ума дело.
– То есть как это?! – задохнулся от возмущения
товарищ прокурора. – Да с какой стати, ваше высокопреподобие, вы мне
указываете, чем…
– С такой, – перебил его отец Виталий. – Здесь
на островах я всему голова, и отвечаю за всё тоже я. Тем более в вопросах,
касательных духовности. Для таких материй ваша народность не подходит. И я со
стороны начальства полагаю афронтом, что этакого дознателя в Арарат прислали.
Тут нужно сердце чуткое, родное, полное веры, а не…
Настоятель, не договорив, сплюнул. Это было
всего оскорбительней.
Бердичевский увидел, что дело идет на прямой
скандал, и сдержался, не ответил на грубость грубостью.
– Во-первых, святой отец, позвольте вам
напомнить слова апостола Павла о том, что нет ни иудея, ни эллина, и все мы
одно во Христе, – сказал он тихо. – А во-вторых, я такой же православный, как и
вы.
И так это у него достойно, спокойно
проговорилось (хотя внутри, конечно, всё дрожало и клокотало), что Матвей
Бенционович сам на себя залюбовался.
Только разве прошибешь достоинством озверелого
юдофоба?
– Нашу русскую веру только русский до самого
донышка понять и принять может, – кривя губы процедил отец Виталий. – И уж
особенно не по уму и не по сердцу православие для иудейского высокомерия и
ячества. Прочь, прочь когти ваши от русских святынь! Что же до вашей
крещености, то про это у народа сказано: жид крещеный что вор прощеный.
С этими словами архимандрит повернулся к
чиновнику спиной и, чавкая грязью, скрылся в разрушаемом хлеве – высокий,
черный, прямой, как жердь. Бердичевский же, весь кипя, пошел из монастыря вон.
Из-за скоротечности разговора, не занявшего и
десяти минут, времени до следующей встречи, с доктором Коровиным, оставалось
еще очень много. Чтобы не тратить его попусту, а заодно и успокоить себя
моционом, товарищ прокурора решил пройтись по городу, ознакомиться с его
топографическими, бытовыми и прочими особенностями.
