Через некоторое время образовалась рутина.
Пленница сбрасывала с себя незваных гостей, то наматывая, то разматывая
мешковину. Мыши, кажется, вош-ли во вкус этой увлекательной игры, и постепенно
промежутки между их визитами делались короче. Полине Андреевне стало казаться,
что она превратилась в поезд из арифметического задачника, следующий из пункта
А в пункт Б и обратно с все более непродолжительными остановками.
Когда наверху (то есть, надо думать, на
палубе) раздались шаги, Лисицына не испугалась, а обрадовалась. Что угодно,
только бы прекратился этот кошмарный вальс!
Пришли двое: к тяжелой медвежьей походке,
которую Полина Андреевна уже слышала раньше, прибавилась еще одна – легкая,
цокающая.
Загрохотал люк, и узница зажмурилась – так
ярок ей показался сине-серый цвет ночи.
Императрица Ханаанская
Повелительный женский голос произнес: – А ну,
покажи мне ее!
У Полины Андреевны как раз была остановка в
пункте Б., у стены, так что лицо ее было открыто, и она увидела, как сверху
вниз спускается приставная лестница.
По перекладинам каблуками вперед загрохотали
здоровенные сапожищи, над ними колыхался подол черной рясы.
Ослепительный свет керосинового фонаря
заметался по потолку и стенам. Гигантская фигура, занявшая собой чуть не
полтрюма, повернулась, и Лисицына узнала своего похитителя.
Брат Иона, капитан парохода “Святой Василиск”!
Монах поставил фонарь на пол и встал рядом с
лежащей пленницей, сцепив пальцы на животе.
Женщина, лица которой Полине Андреевне было не
видно, присела у раскрытого люка на корточки – зашуршала тонкая ткань, и голос,
теперь показавшийся странно знакомым, приказал:
– Размотай ее, я ничего не вижу.
Лидия Евгеньевна Борейко, истеричная гостья
доктора Коровина – вот кто это был!
Времени что-либо понять, разобраться в смысле
происходящего не хватило. Грубые руки одним рывком вытряхнули узницу из
рогожных пелен на пол.
Полина Андреевна кое-как села на колени, потом
перебралась на деревянный выступ, опоясывавший всё тесное помещение. В него-то,
выходит, она и упиралась, когда перекатывалась туда-сюда по полу, а вовсе не в
стенки. Сиденье оказалось жестким, но все же это было достойнее, чем валяться
на полу. Хотя какое уж тут достоинство – если ты в одном нижнем белье,
руки-ноги связаны и рот тряпьем забит.
Госпожа Борейко спустилась по ступенькам, но
не до самого низа, осталась в возвышенной позиции. Из-под черного бархатного
плаща виднелось шелковое платье, тоже черное, на шее торжественно поблескивала
нитка крупного жемчуга. Полина Андреевна заметила, что коровинская знакомая
нынче разодета куда пышнее, чем во время предшествующей встречи: на пальцах
посверкивали перстни, на запястьях браслеты, даже вуаль была не обыкновенная, а
в виде золотой паутинки – одним словом, вид у Лидии Евгеньевны был прямо-таки
царственный. Капитан взирал на нее с восхищением – даже нет, не с восхищением,
а с благоговением, как, верно, смотрели на златоликую богиню Иштар древние
язычники.
Окинув презрительным взором пребывающую в
ничтожестве узницу, госпожа Борейко сказала:
– Взгляни на меня и на себя. Ты – жалкая,
грязная, трясущаяся от страха рабыня. А я – царица. Этот остров принадлежит
мне, он мой! Над этим мужским царством властвую я, и властвую безраздельно!
Каждый мужчина, кто живет здесь, и каждый, кто ступит сюда, становится моим.
Станет моим, если я только пожелаю. Я Калипсо, я Северная Семирамида, я
императрица Ханаанская! Как посмела ты, рыжая кошка, покуситься на мою корону?
Узурпаторша! Самозванка! Ты нарочно прибыла сюда, чтобы похитить мой трон! О, я
сразу это поняла, когда впервые увидела тебя там, на пристани. Такие, как ты,
сюда не наведываются – только тихие, богомольные мышки, а ты огненно-рыжая
лиса, тебе понадобился мой курятник!
При упоминании о мышках Полина Андреевна
мельком покосилась на пол, но маленькие соучастницы ее недавней кошмарной игры,
видно, забились от света и шума по щелям.
– Тебе не нужны араратские святыни! –
продолжила свою поразительную речь грозная Лидия Евгеньевна. – Мой раб (здесь
она показала на Иону) следил за тобой. Ты не посетила ни одного храма, ни одной
часовни! Еще бы, ведь ты приехала не за этим!
Так вот в чем дело, вот в чем разгадка,
поздно, слишком поздно поняла расследовательница. Все версии, и правдоподобные,
и маловероятные, ошибочны. Истина фантастична, невообразима! Разве можно было
представить, что одна из островных обитательниц пожелает провозгласить себя
“Ханаанской императрицей”! Так вот почему блистательная госпожа Борейко
поселилась на далеком острове, вот почему она отсюда не уезжает! Спору нет, она
прекрасна собой, изящна, даже по-своему величественна. Но в Петербурге она была
бы одной из многих; в губернском городе – одной из нескольких; даже в уездном
захолустье у ней могла бы сыскаться соперница. Здесь же, в этом мужском мирке,
соперничать с ней некому. Местное дамское общество отсутствует вовсе, женщины
простонародного звания не в счет. А приезжие паломницы настроены на особенный,
богомольный лад, ходят с постными лицами, укутываются в черные платки, на
мужчин не глядят – да и зачем, если там, откуда они на время уехали замаливать
грехи, кавалеров предостаточно.
Борейко выстроила здесь, на острове, свою
собственную державу. И у нее есть свой джинн, свой верный раб – капитан Иона.
Вот он, Черный Монах, собственной персоной! Стоит с идиотской блаженной улыбкой
на выдубленном лице. Этакий безропотно исполнит любую прихоть своей
повелительницы, даже преступную. Прикажет она попугать подданных, вселить в их
сердца мистический ужас – Иона сделает. Велит убить, свести с ума, похитить –
он не задумываясь выполнит и это.
У потрясенной Полины Андреевны сейчас не было
времени прозреть до конца возможные мотивы чудовищного замысла, но она твердо
знала одно: женское честолюбие непомернее и абсолютнее мужского; если же
чувствует с чьей-либо стороны угрозу, то способно на любое коварство и любую
жестокость. Разъяренную “императрицу” нужно было вывести из заблуждения
относительно намерений псевдопаломницы (уж араратские мужчины, да и вообще
мужчины, Полине Андреевне точно были ни к чему), иначе в озлоблении Лидия Евгеньевна
совершит еще одно злодеяние. Что уж ей теперь, после всех предыдущих!
Стянутые в запястьях руки потянулись к кляпу,
но как бы не так: ловкий моряк соединил ручные путы с ножными, так что
дотянуться до тугого узла на затылке было невозможно.
Пленница замычала, давая понять, что хочет
высказаться. Получилось жалостно, но Лидия Евгеньевна не смилостивилась.
