Непонятно почему, но вид его вызывал что-то вроде нарастающего внутри неприятия. Не верило нутро его горестному виду, и все тут. Да еще ни с того ни с сего всплыл в памяти старый анекдот о том, как грузин горевал после похорон своей жены… Как там? Совсем одын, совсем одын… Совсем одын? Совсем-совсем одын?! Совсем одын, вах, вах! Совсем одын!!
А впрочем, это не про Льва Аркадьевича. Нет, не про него… Нина убрала с губ злую усмешку и устыдила себя – нельзя так! Человек с горем пришел…
Обернулась от плиты, снимая турку с кофе, спросила тихо:
– А может, вы есть хотите, Лев Аркадьевич? У меня гречка с гуляшом есть… А можно и отбивные по-быстрому сделать, хотите?
– Нет, Ниночка, спасибо. А впрочем… Давай. Давно не ел домашнего.
– Ага, я сейчас… – бросилась она к холодильнику, доставая кастрюльки. – Только разогрею…
Поставила перед ним тарелку с горячей едой, положила с боков вилку с ножом. Подвинула салфетницу. Старалась, стало быть, чтобы все культурно было. Потом вспомнила – подтарельника не поставила, черт возьми! А впрочем, зря вспомнила – не было у них с Никитой в скромном съемном хозяйстве никаких подтарельников…
– М-м-м… Вкусно, Ниночка. Ты сама это готовила, да?
– Конечно, сама… Кто же еще.
– Молодец… Сейчас редкость, если молодая женщина умеет готовить. Времена такие, отвергающие первобытную суть женской природы.
– Да отчего же, Лев Аркадьевич? По-моему, все молодые женщины во все времена одинаковы… Тем более их первобытная суть, как вы говорите.
– Может быть, Ниночка, может быть…
– Послушайте, Лев Аркадьевич! Давайте напрямую… Вы ведь хотите поговорить со мной, да? Так говорите, не стесняйтесь. О Никите, да?
Вздохнул, отодвинул тарелку, нервно сплел перед лицом пальцы рук. Глянул на нее с грустной улыбкой.
– Ну, в общем… Не то чтобы глобально поговорить… Просто хотелось бы прояснить ситуацию, Ниночка. Вернее, чтобы она для тебя прояснилась, вот чего мне бы хотелось на сей момент. Чтобы ты для себя четко уяснила, что есть такое мой сын. И не возникало никаких иллюзий.
– В каком смысле?
– Да в обычном, в человеческом. Чего ты на меня так смотришь, я напугал тебя, да? Не бойся, Ниночка, я ж наоборот… Для твоей же пользы… Нет, не то я сейчас говорю, не в том ключе начал! Погоди, с мыслями соберусь.
– Действительно, вы говорите загадками, Лев Аркадьевич. Я что-то не знаю про Никиту, да? Есть какие-то особые обстоятельства, семейные тайны?
– Нет, нет! Нет ничего такого, никакого тайного рояля в кустах! Никита – обычный парень из благополучной семьи, в меру воспитанный, в меру разбалованный и эгоистичный. Я это подчеркиваю, Ниночка – в меру! Несмотря на инфантильность, в нем все-таки присутствует стремление к самостоятельной материальной составляющей! То есть я хочу сказать, свою семью он всегда сможет содержать вполне достойно, в этом ты можешь не сомневаться!
– А я разве сомневаюсь? Да я вообще не понимаю…
– Погоди, Ниночка, не перебивай. Да, это действительно так. И поверь мне, это весьма и весьма важно, когда мужчина способен достойно содержать свою семью. А Никита способен! Да, я знаю! У него есть будущее. Тем более я всегда помогу… Помогу ему открыть после института свой бизнес или свое дело полностью передам ему в руки… Не знаю, потом увидим. Да, толк из него будет, в материальном плане я за него спокоен. Вернее, я хотел сказать, за вас обоих в этом плане спокоен. Но есть, знаешь, другая проблема… Если честно, я до сих пор сомневаюсь, стоило ли заводить об этой проблеме разговор… Именно с тобой заводить. Может, это и не мое дело, но я же отец ему, Ниночка!
– Говорите, Лев Аркадьевич, говорите. Не бойтесь, я не обижусь. Я пойму.
– Ну, хорошо… В таком случае я хочу… Как это, право, сказать, не знаю! Ну, предостеречь тебя, что ли! Или предупредить… Дело в том, что у Никиты особая мужская природа, Ниночка. Он, если грубо сказать, классический бабник…
Она, сама не заметив, вздохнула облегченно. Надо же, и впрямь напугал! Наворотил грозных предисловий! И впрямь подумалось, что сейчас какую-то ужасную семейную тайну выложит! А это… Этим, дорогой Лев Аркадьевич, как раз и не удивите… Знаем, проходили. Даже своими глазами видели…
Однако Лев Аркадьевич, похоже, ее вздох облегчения принял за муку свалившегося на голову тяжкого откровения. Понурил голову, продолжил тихо:
– Да, Ниночка, именно так, он бабник… Но повторюсь – не по прихоти, а по природе. А с ней, с матушкой, не поспоришь, природа корректировке не поддается! Человек же не может залезть в собственный организм, чтобы отрегулировать избыток ненужных для нормальной жизни гормонов, правда? Это, если хочешь, его личное несчастье, его крест… И я не думаю, что Америку для тебя открыл в этом вопросе, Ниночка. Ты ведь неглупая девушка, мне кажется. Ведь ты догадывалась, да?
– Нет, Америки вы мне не открыли, Лев Аркадьевич. Разве что в деталях. Например, бабник – это уже несовременно звучит. Сейчас таких парней называют пикаперами, если вы не в курсе.
– Да в курсе, Ниночка, в курсе. Только я не совсем это имею в виду. Пикаперство – это так, модное ухарство-баловство, временное явление гормональной юности, с годами благополучно иссякающее. А крест настоящего бабника – это грех первородный, это на всю жизнь, это как печать на мужском естестве, черная метка, которую невозможно избыть, как бы страстно тебе этого ни хотелось…
Лев Аркадьевич вздохнул, провел по лицу ладонями, с тоскливым прищуром глянул в исходящее солнцем окно. Потом усмехнулся, снова заговорил, будто оправдываясь:
– А впрочем, и на женском естестве такая метка тоже не редкость, чего уж греха таить. Некоторые живут годами в семье, в любви и согласии, но при этом с проклятой аккуратностью бегают на сторону. Клянут себя, а бегают! Я думаю, мужчинам в этой ситуации как-то полегче, что ли, в них меньше камней летит. А женщинам – не приведи господь… И благодари бога, Ниночка, что на тебе такой метки нет! Ты – очень цельная натура, чистая, способная любить одного-единственного мужчину, способная к снисходительному пониманию… И к прощению… Это довольно редкое качество для женщины, поверь мне!
– Способная? Хм, как интересно… А я бы сказала по-другому, Лев Аркадьевич, без пафоса. Я бы сказала – обреченная. А кто обречен, тому мало радости от своей чистоты и цельности.
– Нет, не говори так! Это каким-то несчастьем звучит… Хотя, наверное, ты права. У вас, у таких женщин, своя правда. Значит, и моя Ларочка была из породы обреченных… Очень тяжело это понимать и принимать, да приходится. Но тем не менее спасибо тебе, Ниночка.
– Да за что, Лев Аркадьевич?
– Что ты принимаешь моего сына таким, какой он есть… Да, это большой душевный труд, наверное. Но не называй себя обреченной, прошу! Не принимает душа этого слова!
– Да. Я понимаю вас, Лев Аркадьевич.
