В знак протеста монахиня прикинулась, что не
понимает по-английски, и прикрыла лицо платочком, но американцы не очень-то
нуждались в собеседниках. Они были полны энергии, всему бурно радовались, то и
дело щелкали маленьким фотографическим аппаратом, а слово «gorgeous» звучало из
их уст не реже двух раз в минуту.
Когда повозка выехала на открытое
пространство, пересеченное уходящей за горизонт шоссейной дорогой, туристы
(очевидно, следуя куковскому наставлению) нацепили зеленые очки, что было очень
даже неглупо – Полина Андреевна скоро это поняла. Во-первых, в очках не слепило
солнце, а во-вторых, цвет стекол, должно быть, компенсировал полное отсутствие
зеленой гаммы в пейзаже.
Повсюду лишь камни и пыль. Это была та самая
равнина, где Иисус Навин, преследуя войско пятерых царей Ханаанских,
воскликнул: «Стой, солнце, над Гаваоном, и луна над долиною Аиалонскою!» – и
остановилось солнце посреди неба, и не спешило к западу еще один день.
У высохшего ручья, где Давид сразил Голиафа,
туристы потребовали остановиться. Муж взял в руку камень и свирепо выпятил
глаза; супруга, хохоча, наводила на него «кодак».
Мимо катились повозки европейского и
азиатского вида, ехали всадники, шли пешие, причем последние – почти сплошь
русские богомольцы, странно неуместные средь этого пустынного ландшафта. Полина
Андреевна уныло подумала, что «арабские кони» Салаха движутся ничуть не быстрее
этих ходких мужиков и баб.
Несколько паломников спустились к ручью в
надежде разжиться водой. Разгребли сухую гальку, но не добыли ни капли.
– Одному нашему, из вяземских, о прошлый год
тож благость вышла, – подслушала Пелагия обрывок разговора. – Брел он этак вот
с Ерусалима в обратку, и разбойники его порезали, насмерть. Сподобился в Святой
Земле Богу душу возвернуть.
– Вот счастье-то, – позавидовали слушатели.
Отправились дальше.
Вдали показались холмы – Иудейские горы.
Разглядев на одной из вершин развалины крепости (судя по виду, построенной
крестоносцами), монахиня покачала головой. Почему люди столько веков сражаются
за эту убогую, бесплодную землю? Да стоит ли она того, чтобы из-за нее
проливать столько крови?
Должно быть, в библейские времена эта равнина
была совсем не такой, через нее текли реки, полные молока и меда, повсюду
зеленели поля и кущи. А теперь здесь проклятое, выморочное место. Сказано у
пророка Иезекииля: «И сделаю землю пустынею из пустынь, и гордое могущество ее
престанет, и горы Израилевы опустеют, так что не будет проходящих, и узнают,
что Я Господь, когда сделаю землю пустынею из пустынь за все мерзости их, какие
они делали».
И полезли в голову Пелагии совсем не
паломнические, а явственно еретические мысли.
Отчего ветхозаветный Бог был так жесток?
Почему его заботило лишь одно – достаточно ли истово поклоняются ему евреи?
Разве это так важно? И почему Он столь чудесно меняется в Новом Завете? Или это
уже другой Бог, а не Тот, что наставлял Иакова и Моисея?
Закрестилась, отгоняя богохульные домыслы.
Чтобы отвлечься, стала прислушиваться к болтовне Салаха.
Тот стрекотал почти без остановки. Поскольку
русская пассажирка все попытки завязать разговор встречала суровым молчанием,
возница избрал себе в собеседники американскую пару. По-английски он изъяснялся
не хуже, чем по-русски, – то есть, с ошибками, но бойко и складно.
Очевидно поверив, что Пелагия этого языка не
знает, пройдоха заявил, что его жена американка, «красивая и умная, как все
американки». Полина Андреевна хмыкнула, но сдержалась.
Пока пересекали Аиалонскую долину, Салах все
ругал евреев, которые не давали покоя местным жителям ни в древние времена, ни
сейчас. При этом он утверждал, что палестинцы обитали здесь всегда, они-то и
есть прямые потомки библейских хананейцев. Жили себе и горя не знали, пока из
пустыни не явилось жестокое, подлое племя, которое инородцев не считает за
людей. У них и в Книге велено: хананеям пощады не давать, истребить их всех без
остатка. Вот они и истребляют – и в давние времена, и сейчас.
Пелагия слушала не без интереса. В газетах
писали, что туземное население Палестины обеспокоено наплывом евреев, которые
все гуще заселяют Землю Обетованную, и что дикие арабы подвергают мирных
переселенцев грабежу и притеснению. Любопытно было узнать и противоположную
точку зрения.
Почти две тысячи лет жили без них, и хорошо
жили, жаловался Салах. И вот они появились опять. Тихие такие, жалкие. Мы
приняли их с миром. Научили возделывать землю, спасаться от жары и от холода. А
что теперь? Они расплодились, как мыши, подкупают турок своими европейскими
деньгами. Теперь вся лучшая земля у евреев, а наши феллахи батрачат на них за
кусок хлеба. Евреи не успокоятся, пока вовсе не прогонят нас с нашей Родины,
потому что мы для них не люди. Так в их книгах написано. У них жестокие книги,
не то что наш Коран, призывающий быть милосердным к иноверцам.
Американцы внимали этим ламентациям не слишком
внимательно, то и дело отвлекаясь на достопримечательности («Look, honey, isn`t
it gorgeous!»), Пелагия же в конце концов не выдержала:
– OurQuaran?
[13]
– повторила она с ядом в
голосе. – А кто врал, что православный?
– А кто врал, что не понимать английски? –
парировал Салах.
Полина Андреевна умолкла и до самого вечера
рта больше не раскрывала.
По горам двигались еще медленней – главным
образом из-за верблюда, который подолгу застревал на обочине у каждой колючки,
которой удалось пробиться сквозь мертвую почву. Езда заметно ускорилась, лишь
когда скверное животное заинтересовалось цветами на шляпке Полины Андреевны.
Ощущать затылком горячее, влажное дыхание парнокопытного было не слишком
приятно, а один раз за ворот путешественницы упал сгусток вязкой слюны, но
монахиня жертвенно терпела эти домогательства и только время от времени
отпихивала губастую башку локтем.
Переночевали в арабском селении Баб аль-Вад, у
Салахова дяди. Эта ночь была еще тягостней предыдущей. В комнате, отведенной
госпоже Лисицыной, был земляной пол, и она долго не решалась на него лечь,
опасаясь блох. «Лампой Аладдина» воспользоваться тоже не удалось, потому что у
двери расположились две женщины с синей татуировкой на щеках и девочка, в
грязные волосы которой было вплетено множество серебряных монеток. Они сидели
на корточках, разглядывая постоялицу, и обменивались какими-то комментариями.
Девочка скоро уснула, свернувшись калачиком, но арабские матроны пялились на
красноволосую чужеземку чуть не до самого рассвета.
