Начать с того, что поезд, которым Бердичевский
следовал из Нижнего Новгорода, привез его в город Бердичев, где нужно было
пересаживаться на житомирскую узкоколейку.
Когда же Матвей Бенционович прибыл в столицу
Волынской губернии, оказалось, что оба интересующих его учреждения – и тюремный
комитет, и полицейское управление – находятся не где-нибудь, а на Большой
Бердичевской улице.
К этому времени прокурор был уже всецело во
власти мистического чувства, что это не он куда-то направляется, а что его
направляют,и потому держал ухо востро, а глаза широко раскрытыми – чтобы, не
дай Бог, не пропустить какого-нибудь важного знака.
И что вы думаете?
На станции случайно подслушал разговор двух
евреев-коммерсантов. Те сетовали, как тяжело стало жить в городе и какая это
беда, когда начальник полиции – жидомор.До сего момента Бердичевский
намеревался первым делом отправиться в тюремный комитет, для чего запасся
письмом из канцелярии заволжского губернатора, а тут с ходу внес в
первоначальный план корректировку: именно с полицейского жидомораи начать.
Остановился в лучшей гостинице «Бристоль», где
на стойке сиял лаком телефонный аппарат Микса-Генеста и был гордо выставлен
справочник городских абонентов, весь уместившийся на одной странице.
Мокроносый, губастый носильщик поднес чемодан
вновьприбывшего к стойке. Там царствовал портье – важный, с золотой цепочкой на
брюхе.
– С поездом прибыли, Наум Соломоныч, – доложил
носильщик, простуженно гнусавя. – Я мигом подлетел, так и так, говорю, к нам в
«Бристоль» пожалуйте.
– Молодец, Коля, – похвалил портье.
Цепким взглядом охватил хорошее пальто Матвея
Бенционовича, чуть задержался на лице, сладко улыбнулся.
А Бердичевский смотрел на аппарат. Статскому
советнику и в этом атрибуте прогресса привиделся знак свыше. Вот он, номер
полицеймейстера: «№ 3-05 надв. сов. Гвоздиков Сем. Лик.». Что означает «Лик.»,
было непонятно.
Тем не менее покрутил ручку, велел барышне
соединить. Действовал не логически, а по вдохновению.
Представился фамилией, должностью и чином,
условился о встрече. Рассоединился очень собой довольный – кажется, житомирское
расследование начиналось в хорошем темпе.
Но тут Бердичевского ждал удар.
Портье, уже раскрывший книгу для постояльцев и
даже обмакнувший в чернильницу ручку, почтительно сказал:
– Добро пожаловать, ваше превосходительство.
Какая честь для нашего заведения. Приятно, когда еврей – большой человек.
Топтавшийся тут же швейцар (совершенно такой,
как положено быть швейцарам – в ливрее и с окладистой бородой, но притом с
длиннющими пейсами) присовокупил:
– Аф алэ йидн гезухен
[14].
– С чего вы взяли, что я еврей? – обомлел
Бердичевский.
Портье только улыбнулся:
– Слава Богу, не первый год на людей смотрю.
– Ай, господин генерал, неужто по вам не видно
– а идише коп
[15] —добавил швейцар.
Матвей Бенционович мысленно проклял свою
неосторожность. Сегодня же весь еврейский Житомир будет знать про интригующего
приезжего, да еще, разумеется, с преувеличениями. Вот он уже и «генерал», и
«превосходительство», а к вечеру, надо думать, в министра превратится.
– Носильщик! – крикнул простуженному прокурор.
– Забери чемодан и вызови извозчика!
– Ай-я-яй, забыли что-нибудь? – переполошился
портье.
– Да. Я назад, на станцию, – отрывисто бросил
Бердичевский на ходу.
И услышал, как портье громко сказал на идиш
пейсатому швейцару:
– Эти выкресты хуже гоев.
Тот в ответ процитировал, только уже на
иврите, грозные слова пророка Исайи, которые Матвею Бенционовичу часто
приходилось слышать в детстве от отца: «Всем же отступникам и грешникам –
погибель, и оставившие Господа истребятся».
Настроение было испорчено.
На центральной Киевской улице встревоженный
прокурор зашел в «Salon de beaute», купил патентованную американскую краску
«Белокурый ангел ».
Нашел другую гостиницу – «Версаль» (которая
была совсем-таки не Версаль); в фойе вошел, натянув на глаза шляпу и подняв
воротник.
В комнате перед умывальником стал
перекрашиваться в белокурого ангела, не забыл и про брови.
Ах, раньше нужно было сообразить! Тут ведь
черта оседлости, а не богоспасаемый Заволжск, где не умеют так ловко определять
национальность по лицу.
Результат превзошел все ожидания. Матвей
Бенционович немного волновался из-за своего вопиюще неславянского носа, но
блондинистость справилась и с носом: был еврейский крючище, а стал прегордый
бушприт, орлиного и даже породистого вида.
Разглядывая в зеркало свою преображенную
физиономию, статский советник обнаружил в ней все признаки аристократического
вырождения, вплоть до скорбных впадинок под скулами и скошенного подбородка.
Хотя чему тут удивляться? Каждый еврей, хоть самый замухрышка, имеет
генеалогию, протяженности которой могут позавидовать и Романовы с Габсбургами.
В довершение боевой раскраски, перед тем как
ступить на тропу войны, Бердичевский переоделся в вицполукафтан, на петлицах
которого сияли лучистые звезды пятого класса (жидомор-то был всего лишь «надв.
сов.», то есть чиновник седьмого класса).
Покосился на себя и справа, и слева. Остался вполне
доволен.
Как дворянин дворянину
– А позвольте осведомиться, господин
Бердичевский, по какой такой причине вас, прокурора из отдаленной губернии,
интересуют сведения о житомирском отделении «Христовых опричников»? – тихо
спросил Семен Ликургович Гвоздиков, рыхлый господин с одутловатыми щечками и
нездоровой желтизной в подглазьях.
Матвею Бенционовичу не понравилось в этой
реплике решительно все: и то, что она была произнесена после продолжительного
молчания, и то, что имела вид встречного вопроса, и совсем уж нехороша была
интонация, с которой полицеймейстер произнес сомнительную фамилию.
