– Господин Шефаревич такой человек, что о нем
и об «Гоэль-Исраэль» знают даже в Заволжске. От поручительства ребе так просто
не отмахнешься. Да и процент выгодный. Однако я человек обстоятельный. Решил
съездить, проверить. И что же я здесь узнаю? Оказывается, ребе поднялся в
Ерушалаим, елигер штат
[22],
— произнося название священного города, Матвей
Бенционович благоговейно воздел руки. – И еще выясняется, что мой клиент сидел
здесь у вас в долговой яме.
– А, так я и знал, – с удовлетворением заметил
ростовщик. – Проходимец.
– Погодите, не так всё просто. Сидел, но
недолго. За него всё выплатили, до копейки. И как мне шепнули, выплатил долг не
то сам ребе Шефаревич, не то его помощники. Значит, поручительству можно
верить? К вам же, мсье Голосовкер, я пришел, потому что вы хорошо знаете моего
клиента. Это некий Бронислав Рацевич, ваш бывший должник. Ведь это вы его
упекли в яму?
– Я. – Хозяин кассы улыбнулся, как человек,
вспоминающий прежнюю победу. – Умный коммерсант как распоряжается своими
деньгами? Делит их на три части: основную вкладывает в дела надежные, но дающие
небольшую прибыль. Другую часть пускает на предприятия средней рискованности –
со средним же доходом. А малую часть тратит на прожекты совсем сомнительные,
где запросто можно потерять все деньги, но зато при удаче и выиграешь много. В
нашем с вами гешефте капиталовложение высокого риска – скупка безнадежных
векселей. За десять, иногда за пять процентов. Ну да вы сами знаете.
[Бердичевский кивнул, хотя эта ростовщическая премудрость была для него внове.]
Чаще всего прогораешь, но иногда и повезет. Вот я скупил векселя Рацевича за
тысячу целковых. Люди не надеялись вернуть свои деньги, потому что такой
человек, в жандармском управлении служит. А я не побоялся. И получил сполна,
все пятнадцать тысяч. Вот что такое вложение высокого риска.
Голосовкер со значением поднял палец.
Выразив восхищение тороватостью собеседника,
Матвей Бенционович осторожненько осведомился:
– Кто же оплатил векселя? Почтенный ребе
Шефаревич?
Эфраим Лейбович сделал презрительную гримасу.
– Шефаревич станет выкупать жандарма? А хиц ин
паровоз!
– «Жар в паровозе»? – не понял Бердичевский. –
Что означает это выражение?
Ростовщик рассмеялся:
– Вам с вашей фамилией следовало бы знать. Это
пошло из Бердичева, когда туда провели железную дорогу. Я хочу сказать: нужен
Шефаревичу этот жандарм, как лишний жар паровозу.
– Однако же у них могут быть какие-то особые,
не известные посторонним отношения...
– Нет, нет и нет, – отрезал Голосовкер. –
Отношения между людьми, конечно, могут быть какие угодно, но пятнадцати тысячам
у Шефаревича взяться неоткуда. Уж кому знать, если не мне. Шефаревич – и
пятнадцать тысяч! Не смешите меня. В такой умзин
[23]
можно поверить, только живя в
Заволжске. Гоните Рацевича в шею, он мошенник. Не отдаст он вам денег, а
поручительство он подделал – наверняка знает, что Шефаревич уехал и не
вернется. Вот вам совет, цена которому двадцать пять тысяч!
И ростовщик сделал широкий, щедрый жест.
Триумф эмансипации
– Постойте, постойте, – заволновался Матвей
Бенционович, у которого рушилась вторая и притом последняя версия. – Вы
говорите, что у «Гоэль-Исраэль» не было денег, чтобы выкупить Рацевича. В это
трудно поверить. Такой уважаемый человек, как ребе Шефаревич, не нуждается в
капиталах. Ему достаточно приказать, и богатые евреи принесут столько, сколько
нужно. Я слышал от человека, заслуживающего полного доверия, что почтенный ребе
подобен пророку Иезекиилю. Люди говорят, что столь грозного и воинственного
еврея не бывало со времен Иуды Маккавея, что в ребе Шефаревиче возродились сила
и гнев Израиля.
– Плюньте тому, кто это вам говорил, в
физиономию, Шефаревич обычный трескучий болтун, каких во множестве производит
худосочная галутская земля. Они трясут бородой, сверкают глазами и грозятся, но
при этом похожи на ужей – шипят громко, а кусают нестрашно. – Голосовкер тяжко
вздохнул. – Маккавеи и в самом деле возродились, но они не носят пейсов и не
соблюдают субботы, уж можете мне поверить.
– Вы о сионистах?
– О некоторых из них. – Ростовщик оглянулся на
молодого человека и перешел на шепот. – Знаете, на что я потратил те пятнадцать
тысяч, и даже еще пять тысяч сверху? – Он жалобно развел руками. – Вы не
поверите. На осушение болот в какой-то палестинской долине. Как вам это
понравится? Где Эфраим Голосовкер и где те болота?
– Это благородный поступок, – рассеянно
обронил Бердичевский, думая о своем.
– Будешь благородным, если тебя просят так
убедительно, аз ох-н-вей...
Интонация, с которой была произнесена эта
фраза, заинтересовала статского советника.
– Вас заставили? Вымогательство?
– Нет, – горько усмехнулся Эфраим Лейбович. –
Этот господин не вымогал. Он просто приехал ко мне в гостиницу. Такой вежливый
молодой человек, при галстуке, в визитке. Сказал приятным голосом: «Голосовкер,
вы богатый человек и разбогатели главным образом на том, что сосете кровь из
еврейской бедноты. Пришло время поделиться со своим народом. Я буду вам очень
признателен, если в течение трех дней вы внесете в кассу коммуны
«Мегиддо-Хадаш» двадцать тысяч рублей. А если не внесете, мы увидимся снова». И
таким, знаете, тихим голосом он это сказал, совсем не как говорит ребе
Шефаревич. Я подумал: вот змея, которая не шипит, но уж если укусит – нешине
гедахт
[24].
И мне ужасно не захотелось, чтобы мы с молодым человеком увиделись
вновь.
– Когда это было? Где? И кто этот человек?
– Вы спрашиваете когда? Четыре месяца назад. Вы
спрашиваете где? В городе Одессе, зол дос фархапт верп
[25].
Я поехал туда по
коммерческим делам.
Матвей Бенционович напомнил:
– Я еще спросил, кто этот бандит?
