Они с Салахом вышли из дверей, чтобы перебраться
в башню, но Даниэль-бек вдруг схватил Полину Андреевну за руку и втащил обратно
в дом.
– Э, э! – всполошился Салах. – Такой договор
не было!
Старик ощерился:
– Княгиня со мной будет! Даниэль не дурак,
давно на свете живет. Сейчас евреи выбегут и убьют меня. Я бы сам так сделал!
Пойди к ним, скажи: княгиня со мной умрет! Пускай Магеллан-бек один сюда идет,
говорить будем.
Усадил Пелагию рядом с собой за стол, крепко
взял за руку. Монахиня скосила глаза и увидела, что вторая рука черкеса лежит
на рукоятке кинжала.
– Если еврей войдет и станет меня стрелять,
буду тебя резать, – сказал Даниэль-бек. – Ты не виновата, я не виноват. Судьба
такая.
– Почему меня, а не его? – задала она
логичный, хоть и совершенно нехристианский вопрос.
– Я уже старый, а он молодой, ловкий. Не успею
его резать, – печально ответил бек.
На этом диалог прервался, потому что вошел
Магеллан.
Пелагия сразу его узнала, хотя главарь
коммунаров изменился. Загорел, усы стали длиннее и были подкручены кверху, а голову
еврейского воителя украшало огромное опереточное сомбреро.
На женщину вошедший даже не взглянул, она его
не интересовала. Положил руку на расстегнутую кобуру и, не садясь, объявил:
– Значит, так, старый бандит. Во-первых, всё
нам вернешь. Во-вторых, отнимешь у арабов то, что они украли ночью. В-третьих,
заплатишь штраф – двадцать баранов. Тогда мы уйдем.
– Отдать баранов? – ощерился Даниэль-бек. –
Нет, еврей. Это вы отдадите мне все ваши ружья, и тогда мы вас выпустим. Зачем
евреям ружья? Будете платить нам пятьсот франков каждую луну, и никто вас
больше не тронет. Про украденную одежду мертвой еврейки я слышал. Скажу шейху
Юсуфу, он вернет. Думай, еврей. Мои джигиты под пули лезть не будут. В башне
нет воды. Завтра или послезавтра сами выползете, и тогда мы вас убьем.
Магеллан помолчал, поиграл желваками. Светлые
глаза сузились.
– Черкес, твои сакли слеплены из глины и
верблюжьего навоза. Пуля прошьет их насквозь. Я прикажу стрелять залпами, и
скоро вместо домов здесь будут одни кучи мусора. Красные от крови.
Бек тоже помолчал, прежде чем ответить.
– Вы не похожи на уляд-элъ-мот.Может, вы
ненастоящие евреи? Или те, что приехали сюда раньше вас, ненастоящие?
– Мы самые что ни есть настоящие. И таких, как
мы, будет становиться все больше и больше.
– Тогда нужно вас всех убить. Даже если
погибнут наши женщины и дети, – глухо произнес Даниэль-бек. Костяшки пальцев,
сжимавших эфес, побелели. – Иначе вы захватите всю эту землю, не оставите здесь
ни арабов, ни черкесов.
– Ты – бек. Тебе решать.
Мужчины смотрели друг на друга тяжелыми,
неподвижными взглядами. Пелагия увидела, как кинжал бесшумно выползает из
ножен. Рука Магеллана потихоньку забралась в кобуру.
– Да что же это такое! – возмущенно вскричала
монахиня, ударив ладонью по столу.
Враги, совсем забывшие о ее существовании,
дернулись и уставились на нее.
– Чуть у мужчин какое затруднение, вы сразу
«убить»! И первыми, как водится, погибнут женщины и дети! Только дурак вышибает
дверь лбом, когда ему не хватает ума повернуть ключ! Умные люди находят голове
другое применение! Потом про вас скажут: два дурака не сумели между собой
договориться, и из-за этого евреи с черкесами стали резать друг друга по всей
Палестине! Отдайте ему то, что украли, – обратилась она к Даниэль-беку. – А вы,
господин Магеллан, забудьте про штраф. Зачем вам бараны? Вы их и стричь-то не
умеете!
Вроде бы ничего после этих слов в комнате не
изменилось – бек по-прежнему держался за кинжал, а Магеллан за револьвер, и всё
же напряжение неуловимо спало. Мужчины снова смотрели друг другу в глаза, но
теперь, пожалуй, не грозно, а вопросительно.
– Я где-то вас видел, – проговорил Магеллан,
не глядя на Пелагию. – Не помню где, но точно видел...
Впрочем, по тону было ясно, что это его сейчас
не слишком интересует. И неудивительно.
Бек, как человек более зрелый и умудренный
опытом, первым сделал полшажка к примирению.
Положил обе руки на стол и сказал:
– Княгиня правду говорит. Джигит с джигитом
всегда договорится.
Магеллан тоже оставил кобуру в покое, сложил
руки на груди.
– Хорошо, забудем про штраф. Но как быть с
шейхом?
– Юсуф не джигит, он пес. Давно хочу его
поучить. Мусульмане не грабят могилы, не раздевают мертвых. Садись, кунаками
будем.
Черкес сделал приглашающий жест, и Магеллан
сел, сомбреро положил на скамейку.
– Отправимся прямо сейчас, вместе, –
потребовал он. – Рохеле не может лежать голая, в разрытой могиле.
Бек кивнул.
– Прямо сейчас. Окружим арабскую деревню со
всех сторон...
– Нет, – перебил его еврей. – Оставим один
проход.
У Даниэль-бека по-молодому сверкнули глаза.
– Да-да! Оставим проход к броду! Пусть бегут
туда!
Оба склонились над столом, стали чертить по
нему пальцами и говорить враз, перебивая друг друга. Антиарабская лига
зарождалась прямо на глазах.
Полина Андреевна плохо понимала, что
происходит, но всё это ей очень не нравилось. Какая-то разрытая могила,
украденная одежда...
– Погодите! – воскликнула инокиня. –
Послушайте меня! Я не знаю, кто такой шейх Юсуф, но если он шейх, то, наверное,
человек небедный?
– У него пятьсот баранов, – ответил
Даниэль-бек, мельком оглянувшись. – Его феллахи нищие, а сам Юсуф богатый.
– Если он богатый, зачем ему красть платье
мертвой женщины? Это сделали какие-нибудь негодяи, и шейх наверняка сам их
накажет, когда узнает. Не надо окружать деревню, не нужно оставлять проход к
броду! А то люди потом скажут: три дурака не сумели между собой договориться,
и...
– Женщина! – взревел бек. – Ты второй раз
назвала меня дураком!
– Она права, – вмешался Магеллан. – Арабов в
этих краях больше, чем евреев и черкесов, вместе взятых. Начнется война. Лучше
мы вызовем шейха для переговоров. Так будет умнее.
– Ты не только храбр, Магеллан-бек, но и мудр,
– прижал руку к груди черкес.
