— Рыцарь? Может, он старик, и ему…
— Да какой старик? И тридцати лет нету! Думала сперва, к матери настоятельнице насчет ее племянницы справиться — она у нее, знаете ли, куда-то гулять убегала, еле воротилась да вся и простыла. Вот мать Любана в замок ездила… А мы всем монастырем молились о здравии девицы Агнессы. Я как раз мыть закончила — и он заходит. Я спрашиваю, мол, в замке приключилось чего?
— Погодите, — мы с Коршуном, наверное, одновременно подумали об одном и том же, иначе с чего он внезапно оказался рядом, — а вы откуда знаете, что тот человек приезжал из замка? Он был вам знаком?
— А как же! — всплеснула руками служка. — Сколько раз они сюда наезжали! У нас все знают, что его сиятельство князь Витолд — племянник матери настоятельницы!
— Так это был, — собственный голос показался мне чужим, — кто-то из друзей князя? Или он сам?
В последнее верилось с трудом. Хотя бы потому, что я как телохранитель знала бы, если бы мой подопечный куда-то отлучился на несколько часов. От замка до города всего четверть часа верхом, но еще не менее получаса в городе, да в монастыре… да обратный путь. На час его еще можно было потерять, но чтобы на три?
— Нешто я князя нашего не знаю? — усмехнулась монашка. — Не раз видала его тут, по праздникам всегда приезжали помолиться — и сам он, и матушка его, и сестренка маленькая. Всем семейством! Нет, это приятель. Я вот тогда и подумала, что с милсдарыней Агнессой чего-то приключилось, вот князь друга и послал, а сам у постели ее глаз не смыкает.
— И это было… когда?
— Дайте подумать… На другой день как мать Любана в замок ездила. Только она воротилась, как за нею он и прискакал. Его хотели к настоятельнице провести, а он отказался — мол, матушка устала, нечего ее тревожить. А я вот тут один помолюсь.
Мы с Коршуном переглянулись. Так уж вышло, что у Витолда было два приятеля, с которыми он мог куда-нибудь ездить. И любой из них имел возможность прискакать сюда, не вызывая подозрений. Это могло случиться только вечером после возвращения настоятельницы, чтобы и визит, и желание помолиться получили в случае чего объяснение.
— А… — я мысленно взмолилась всем богам, которых знала, — вы случайно не помните его имени?
От того, что скажет или не скажет уборщица, зависело очень многое. Сейчас она назовет имя вора. И если это не Тодор Хаш…
— Не помню, — вздохнула она. — Да я и не спрашивала. Все равно это — мирские соблазны!
Я обеими руками вцепилась в свой пояс, чтобы не ударить уборщицу.
— И он… оставался тут один? — пришлось сделать усилие, чтобы голос звучал ровно.
— А чего такого? Храм-то не запирается. Не украл же он ничего!
Ну, смотря что понимать под этим самым «ничего»! Монахини наверняка не знали, что в статуе Богини-Матери устроен тайник. Иначе любопытных женщин было бы не удержать на месте. Жизнь в монастырях не такая уж веселая. Либо молебны, либо работа в саду и по хозяйству. Каждый день, в любую погоду, за исключением нескольких праздничных дней в году, когда работы отменены, зато с утра до ночи идут молебны, а в перерывах монахини бесплатно кормят и поят всех желающих в монастырской трапезной. Тем более что за жизнь у храмовой служки, каждый день, и в праздники, и в будни, обязанной мыть полы?
Размышления прервало появление матери Любаны собственной персоной. Она вышла откуда-то из бокового придела храма, из маленькой дверцы, скрытой за колоннами в глубине.
— Вы хотели меня видеть? — поинтересовалась она. — Добрый вечер. Да будет милостива Мать к детям Своим!
— Да будет, — мы с Коршуном склонили головы. Я скосила глаза, исподтишка сравнивая профили брата и сестры. Нет, не похожи.
— Но, простите, матушка, мы вовсе не желали отвлекать вас от дел…
— Поздно. У нас тут новости распространяются быстро… Ступайте, сестра Добрана, — кивнула она уборщице. — И да благословит вас Мать за рвение!.. Итак, о чем вы хотели со мной поговорить?
— Этот разговор не предназначен для чужих ушей, сестра, — спокойно сказал Коршун. В его устах такое обращение звучало двусмысленно. — Но, если вы заняты, мы можем уйти и понапрасну не отвлекать…
— Уже отвлекли, — махнула рукой настоятельница. — У меня меньше дел, чем у божественной Матери, а ведь и Она находит время для того, чтобы выслушать наши мольбы…
Я поджала губы. Вот уж с этим можно поспорить. Как я в свое время молилась, чтобы Она помогла сохранить мне ногу! Какие обеты давала — а все равно осталась калекой. А моя мать? Как она молилась, чтобы родить здорового сына! Но все напрасно. И сколько еще таких молитв и просьб так и остаются невыполненными? Почему?
— Скажите, сестра, а почему вы не сообщили нам, что на следующий день после болезни Агнешки сюда приезжал Тодор Хаш?
Это неожиданно для меня спросил Коршун. Склонивший голову набок и заложивший руки за спину, он до того походил на настоящую хищную птицу, что казалось — вот-вот клюнет мать настоятельницу. Та посмотрела на него снизу вверх круглыми, как у наседки, глазами:
— А меня никто не спрашивал!
Вот это да! Как все просто!
— Но я же с вами разговаривала, матушка! Помните? Я приезжала, чтобы отдать письмо, и задавала вопросы…
— Вы спросили, приезжал ли кто-нибудь ко мне, — парировала мать Любана. — А молодой человек просто явился поклониться Богине! Сюда постоянно кто-то приезжает! Это не запрещено! Вы двое тоже явились сюда…
— Да, но мы при этом не воровали артефактов из тайников!
— Вы хотите сказать, что это сделал он? Но зачем?
Я вздохнула. Да, это самый главный вопрос. Для всего на свете нужна причина. И вряд ли речь идет только об уничтожении «опасной твари» и мести за убитых братьев. Должно быть что-то еще. Что-то материальное, ибо только «орлы» могут позволить себе работать за идею. Все остальные, предпринимая какие-либо усилия, надеются получить вполне материальное вознаграждение.
Коршун правильно понял мой вопросительный взгляд. Во всяком случае, он кивнул, когда мать Любана мягко поинтересовалась:
— Вы удовлетворены? Могу ли я еще чем-то помочь?
— Можете, — ответил мой спутник. — Нам нужны родовые книги старых шляхетских родов и… ужин, если не затруднит!
Женщина вздохнула, видимо, уже жалея о своей доброте, но кивнула и махнула рукой:
— Прошу следовать за мною!
Монастырская библиотека вплотную примыкала к гостинице и представляла собой двухэтажное здание. На первом этаже располагались хранилище и скрипторий,
[16]
а также покои сестры-экономки и какие-то мастерские. Верхний зал занимала собственно библиотека. Здесь вкусно пахло старыми кожами, клеем, красками, пергаментом. Но, наверное, не так, как внизу. Большую часть помещения занимали стеллажи с книгами. Стеллажи стояли и вдоль стен, а возле окон, забранных мелкими решетками, высились специальные подставки, где лежали огромные толстые тома, прикованные цепями. Несмотря на приоткрытые окошки, было душновато.
