Я тихо хмыкнула. Голова у князя Витолда была крепкая. Пережить удар и падение с лестницы — и при этом сохранить ясность ума!
— Вам смешно?
Я обернулась на пана Матиуша. Что-то странное мелькнуло в его глазах.
— Нет, ясный пан. Просто я подумала…
— Не важно, что вы подумали. Держите свои мысли при себе! Вы здесь никто и ничто.
Он сказал это таким тоном, что на ум пришла крамольная мысль — мужчина говорил это явно не про меня.
— М-да, — не обращая внимания на наш шепот, милсдарь Генрих покачал седой головой, — это печально. Мастер Лелуш, — обратился он к целителю, — вы уверены, что опасности для здоровья никакой?
— Ну, — старик как-то странно покосился на собеседника, — я бы порекомендовал несколько дней постельного режима… Хотя бы до конца недели. Такое падение не должно пройти бесследно!
— Значит, постельный режим, — распорядился рыцарь. — Пока не выяснится, насколько серьезны повреждения.
Они еще что-то говорили все хором, перебивая друг друга. Молодой князь твердил про то, что кто-то ударил его по голове нарочно, остальные оспаривали это — он, мол, всего-навсего споткнулся и набил шишку при падении с лестницы. Я помалкивала, не желая вмешиваться. Лично для меня в этом вопросе ясно было одно — мой подопечный не солгал. Его действительно уже дважды за пару суток хотели убить. Но почему никто не желал его выслушать? Почему все, как сговорившись, твердили одно и то же: «Сам упал!» И княгиня, и целитель, и даже старый ветеран Генрих. Двое последних-то должны были как-то разбираться в ранах и различать случайно набитую шишку и след от удара тяжелым предметом.
Но пока Витолду приказали оставаться в постели, и госпожа Мариша вызвалась быть сиделкой. В моих услугах не нуждались — домоправительница открыто указала на дверь. Что ж, все логично. Телохранителя, не оправдавшего доверия, отсылают куда подальше. Отпросившись, я направилась во двор. Мне необходимо было подумать.
Как всегда в последнее время, хорошо думалось мне только с оружием в руках. Когда оправилась после операции и научилась более-менее сносно передвигаться на деревяшке, встал вопрос, что делать дальше. Военная карьера была забыта окончательно и бесповоротно, а чем заниматься — представлялось с трудом. Так уж вышло, что больше я ничего делать не умела. Мама в детстве учила, как и других сестер, шить, вышивать, прясть и ткать, но эти умения давно и прочно забылись за время войны. Некогда было думать о типично женских занятиях. Помнится, размышляя о своей внезапно сломанной судьбе, я взяла меч. Просто так, в последний раз вспомнить тяжесть клинка в руке, ощутить прикосновение к рукояти… Сама не помню, как увлеклась. Плавные неторопливые движения странным образом успокоили, вернули ясность мыслям. Помахав немного мечом, я поняла, что жизнь не кончена. Дело для меня рано или поздно найдется, главное — не опускать руки.
С тех пор я время от времени, когда выдавалась свободная минутка, уходила на задний двор дома целительницы, на пятачок между глухой стеной, сараем и забором монастыря, и тренировалась. Заново привыкала к своему телу, кое-что вспоминала, кое-что переосмысливала — и думала.
Вот и сейчас нужно было подумать.
Я нашла местечко в стороне ото всех — не люблю, когда подсматривают, надоели соболезнующие взгляды и жалость, граничащая с презрением. Так и слышалось: «И зачем тебе это надо? Какой вояка без ноги? С ума сошла!» А ведь неправы. Тот ночной бой, когда раскидала в одиночку шестерых, тому доказательство. Ведь все были здоровые мужики, а я — женщина, и к тому же инвалид…
Меч с тихим шелестом покинул ножны. Встать в стойку. Клинок на уровень груди. Полуторную рукоять можно удерживать и двумя рукам сразу. Сначала движения плавные, осторожные, словно неуверенные. Ты еще думаешь о том, куда направить меч, какую фигуру выписать в воздухе, куда поставить ногу и как повернуться, действуя плечом. Но постепенно ритм ускорялся. Мысль отставала от рук и ног, меч летал сам по себе.
…Само по себе ничего не происходит. Нужна причина. Первое всегда вытекает из второго, а второе — из третьего. Конечно, можно, если постараться, и сверху блокировать верхний удар, и снизу — боковой, но нужно иметь твердую опору, отменные реакцию и опыт.
Значит, что у нас есть? Причина. Причина, по которой князя Витолда действительно хотят убить. Князь не солгал, все впрямь серьезно. Кто-то, кто имеет достаточный опыт, твердую опору, реакцию… Но зачем? Почему? Сначала одно, потом другое… Из другого — третье… Он что-то говорил о том, что нападение на улице можно считать не первым случаем. А с чего все началось? Как и когда он это понял?
Надо поговорить с ним. Чем раньше я выясню, кто желает его смерти, тем скорее все закончится. Я вернусь домой, к маме, отцу и сестрам, и…
— Ой!
Ну вот, опять! И как она ухитряется появляться ниоткуда?
Меч задрожал перед самым носом младшей сестры князя. В широко раскрытых глазах девчушки был только восторг:
— Ух ты! А еще можешь?
— Как вам будет угодно, ясная панна…
— Просто Агнешка! А ты?
— Дайна, панна Агнешка. Просто Дайна Брыльская.
— Агнешка Пустопольская, — представилась девочка. — Ну покажи еще что-нибудь!
Я кивнула. Девочка напоминала моих младших сестер, Янку и Ланку. Когда я уходила на войну, им было восемь и девять лет. Сейчас уже совсем взрослые, наверное, и красивые. Невесты…
Отступив на шаг, снова встала в стойку, и все начала сначала. Вверх — вниз, плавный поворот, отступить, перенеся тяжесть тела на другую ногу, движение плечом, вбок, вниз, снова вверх, поворот в другую сторону… Краем глаза следила за девочкой. Агнешка смотрела с выражением восторга на мордашке. Вот странные они, брат и сестра. Девочка ничего не боится, прямо-таки лезет вперед любопытным носом. А ее брат совсем другой — мягкий, тихий, спокойный. Видно, что в замке его любят и уважают, редкое качество для правителя — внушать уважение. Кому он мог перейти дорогу?
«Вы здесь никто и ничто!»
Мысль обожгла, как огнем. Я опустила меч.
— А еще? — заныла Агнешка. — Еще покажи!
— Погоди, — я присела на валяющееся бревно, вытянула ногу, — дай отдышаться.
— Устала?
— Нет. Просто задумалась. А кто такой этот пан Матиуш?
— Так, — девочка махнула рукой, — брат. Двоюродный. Только он сирота, у него совсем-совсем никого нет.
Хм… «Никто и ничто». Интересно. Надо к нему присмотреться.
Утробный вой раздался откуда-то со стороны пустыря, и два всадника переглянулись, обмениваясь взглядами. «Ну что? Поедем?» — безмолвно поинтересовался младший у старшего. «А почему бы и нет? — шевельнул бровями тот. — Делать-то пока нечего!»
Младший тут же вытащил из кошеля на поясе берестяной манок, примерился и дунул. Резкий звук в двух словах описать было трудно — крик, стон и вой одновременно. Помолчав и прислушавшись, охотник повторил призыв.
