— Девочка, значит, — проворчала бабка. — Хорошо, что девочка… Когда потеряли?
— Днем, — вздохнул Витолд. — Она… в общем, мы поспорили с нею. Отца нет, я старше… выбрал ей жениха, как подрастет.
— Сколько лет?
— Жениху? Двадцать семь…
— Девочке!
— Восемь!
— Хе-хе-хе… Молода она для замужества-то!
— Так это не сейчас, а потом, когда расцветет! — возмутился князь.
— А первый цветочек всякому сорвать хочется! Нет ничего слаще первой ягодки! Погоди, не трогай! Дай в полную силу раскрыться, дай белым светом полюбоваться! А ну как другого-то не будет? И что тогда?
Витолд покачал головой, мало что понимая.
— И девочка что? — поторопила его бабка.
— Я сказал, что раз отца нет, мне и решать вместо него, за кого ей замуж выходить. Жених ей не по нраву пришелся… А он — мой друг! Наши семьи уже раз или два роднились. Не совсем удачно, правда, но… это к делу не относится. В общем, после этого Агнешка и убежала. Думали, она забилась куда-нибудь подальше и плачет, а она…
— Вот и плохо, что думали! Детские слезы — они камень прожечь могут! Когда дети плачут, бесы от счастья скачут. На детские слезы всякая нечисть летит! Молитва матери и слеза ребенка — сильнее всего на свете! Мать-то у нее жива?
— Жива. Молится за нее.
— Это хорошо. А вот ты, — я вздрогнула, когда палец знахарки нацелился в мою сторону. Из-за тесноты казалось, что она вот-вот проткнет меня, — ты за своих детей молишься?
Я оцепенела, открыв рот. С того самого дня, как поняла, что осталась инвалидом, я запретила себе даже вспоминать о том, что когда-то у меня были такие мечты — дом, муж, дети…
— Н-нет… у меня нету…
— Будешь молиться, будешь звать — придут. На голос придут дети твои. Пока ты молчишь, души их во тьме блуждают. А как услышат голос матери, сразу навстречу полетят!
— Я… мы не для того сюда пришли, бабушка!
— Знаю-знаю. Девочка… След-то есть?
— Есть. — Коршун придвинулся ближе. — И не только след!
— Ого! — При виде сорочки знахарка просияла, как будто ей подарили груду золота. Махом высыпав в кипящий котел все отобранные травки-приправки, она бережно, бормоча что-то себе под нос, развернула льняную ткань и, затаив дыхание, тихо опустила ее в котел вместе со следом. На поверхности остался только краешек вышитого рукава — за него бабка держала сорочку двумя пальцами, чтоб не потонула.
Вода помутнела, словно в нее плеснули молока. На поверхности появилась пена, поплыла хлопьями.
— Ветры и воды, земля и пламя, — забормотала знахарка, взмахивая свободной рукой, — идите по следу, ищите деву. Дева бежала — следок потеряла. Дева рыдала — слезу изронила. Дева глядела — птица летела… Вижу! — вдруг громко крикнула она. — Вижу лес!
— Лес? — ахнул граф. — Но как?
Я вполне разделяла его недоумение. Лес находился почти в двадцати верстах от замка, если по прямой. Откуда у маленькой девочки силы, чтобы добраться туда так быстро и без посторонней помощи?
— Лес… деревья… высокие дубы… там ищите ее следы!
Коршун шагнул к котлу, осторожно наклонился над плечом знахарки. Нам, стоявшим позади, не было видно, что разглядели эти двое, но внезапно «ястреб» резко выпрямился.
— Мне все это не нравится, — пробормотал он.
— Что с Агнешкой? — кинулся к нему Витолд. — Что вы видели?
— Ничего! — закричала знахарка, выпрямляясь. — Вот чего вам неймется? Живая ваша девочка! Живая! В дубраве ищите. А где точно — не скажу! Сами все испортили!
— В дубраве, — повторил князь. — Спасибо хоть за это.
Он полез в калиту на поясе, доставая деньги. Бабка подставила ладонь под злотые, которые Витолд, не считая, ссыпал ей в руку.
— Погодь, — остановил нас ее голос уже за порогом. — Вот, возьми-ка…
Она протягивала холщовый мешочек.
— Там травки, да не простые. Ежели кто еще потеряется, сделай так. Завари настой этой травы, а пока стоит-остывает, распусти вязаные носки того человека, кого найти хочешь, и в том настое нитки смочи да дай просохнуть. Смотай из ниток клубок, выйди на перекресток дорог и кинь его на землю. Потом трижды назови имя того, кто пропал, поцарапай себе ладонь и капни на клубок крови. В какую сторону клубок покатится, туда и ступай — и найдешь пропажу!
— Спасибо, — Витолд двумя пальцами взял мешочек, — да только к чему…
— А к тому, — прищурилась знахарка. — Ты мне золота много дал, даже с лихвой. А мне лишнего не надо. Вот и отдариваю, разницу покрываю.
Вроде немного времени мы провели в домике знахарки Одоры, а когда вышли, стало заметно, что давно уже глубокая ночь. Ветер стих, разогнав тучи. Стало прохладно. Витолд поежился.
— Как там Агнешка? — подумал он вслух. — Страшно ей, поди!
Словно в подтверждение его слов, где-то протяжно завыли волки. В Уводье им немедленно отозвались воем и лаем псы. Затявкали и наши охотничьи собаки.
— Это не в той стороне, — промолвил Коршун, по-птичьи склонив голову набок. — Но поспешить все равно надо! Дубравы далеко.
И опять ночная скачка. Опять спешка и дробная рысь старого коняги, который упрямо отказывался мчаться галопом. Иногда ловила себя на мысли, что Витолд тяготится моим присутствием — он рвался к сестренке, которая где-то там, в лесу, сидела под дубом одна-одинешенька, и в то же время не мог бросить меня, плохую наездницу. Волчий вой сливался с лаем собак. Те и другие словно подгоняли всадников — кто первым доберется до цели.
От дома знахарки ехали другой дорогой — мимо Уводья в сторону Белой Поляны, а оттуда — к Ключам. Я уж было подумала, что Витолд собирается оставить меня в охотничьем доме в компании княжны Ярославы — я ж их только задерживала! — а сам поскачет за Агнешкой, но мы промчались мимо Ключей, даже не посмотрев в сторону господского дома.
Всю дорогу Коршун молчал, пристроившись сбоку отряда, но, когда нас обступил лес, решительно вырвался вперед.
— Дальше за мной!
— Почему? — ревниво встрепенулся князь.
— А вы так хорошо знаете свои дубравы? — вопросом на вопрос ответил истребитель нечисти. — И это вы успели подсмотреть кое-что у бабки Одоры?
Ответом ему была тишина.
Скачка продолжалась. Гайдуки с факелами ехали по бокам, то и дело зовя девочку по имени. Витолд молчал, как в рот воды набрал. Оба «ястреба» немного оторвались вперед.
Несколько раз слышался волчий вой. С каждым разом он звучал все ближе, потом за деревьями в темноте замелькали золотистые огоньки. Мы не летели по лесу, сломя голову, иначе запросто можно было переломать коням ноги, а всадникам шеи. Да еще и я всех задерживала. Именно мой старый конь и привлек внимание хищников — звери всегда чуют самого слабого. Но волков — если это впрямь были волки, а не волкопсы — сдерживало количество всадников и факелы в руках гайдуков. Стояла весна. Где-то в логове копошились новорожденные волчата, и взрослым надо было кормить малышей и мать. Конская туша для этого вполне годилась.
