На заднем дворе Тодор Хаш мгновенно развернулся, обнажив меч с такой скоростью, что я еле успела остановиться и шагнуть в сторону, схватившись за свое оружие:
— Здесь?
— А почему бы и нет? Или предпочтительнее в спальне?
Зря он это сказал. Я атаковала первая, держа меч двумя руками.
Рыцарь настолько не ожидал от женщины подобной прыти, что стал пятиться, отбивая удар за ударом и не пытаясь перейти в наступление. Несколько раз он рвал дистанцию, чтобы была свобода маневра, но мой меч не давал ему шансов закрепить успех.
— Ничего себе! — убедившись в третий раз, что отступлением ничего не добьется, воскликнул Тодор. — Не ожидал!
Он рванулся вбок, пытаясь слить мой меч по клинку и ударить в спину, но и тут потерпел неудачу.
— Вот это да! Неплохо для женщины!
— Стараюсь, — буркнула сквозь зубы.
Болтать не хотелось, и не столько потому, что душила злоба. Нет! Просто у противника было преимущество, которым он пока почему-то не воспользовался. Но если рыцарь об этом вспомнит, мне конец.
В пехоте не в почете сражения один на один. Когда сталкиваются два строя, некогда искать одного противника и биться только с ним. Надо держать строй, сомкнув щиты, стоя на месте до последнего. Но рано или поздно любой строй ломается, стенка рушится под напором чужих мечей и щитов. И тогда ты ломишься вперед, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Отбиваешь удар, нацеленный в голову — уходишь, бьешь кого-то еще, уклоняешься, рубишь в бок или в спину кого-то, кого твой товарищ подставил под удар, точно так же подставляешь кому-то другого. Походя, тычком, добиваешь упавшего раненого, которого свалил тот, кто шел впереди. Сам не оборачиваешься на собственных подранков в надежде, что их добьют те, кто идет позади. Бой рассыпается на такие вот удары, когда все дерутся со всеми. И только изредка удается прорваться к своим, сомкнуть строй, удержаться — чтобы тут же рассыпаться снова. Чересчур увлекшиеся одиночки быстро гибнут — их банально рубят в спину, пока они сражаются. И я умела драться в строю, умела держать строй — иначе не выжила бы в стольких сражениях — но искусству поединка меня обучал только отец. Война быстро вытравила всю науку.
А вот Тодор эту науку не забыл. И я с содроганием ждала, когда же он начнет маневрировать. И держала короткую дистанцию именно потому, что так было привычно.
Он все-таки прыгнул вбок, и я на одной ноге еле успела уклониться, с трудом сохранив равновесие. Новый удар — теперь отступить пришлось уже мне. Если он начнет прыгать вокруг, я просто за ним не успею. Один удар по ноге — и конец.
Еще скачок. Успела. Новый маневр — неожиданно сделала шаг вперед, сводя все его усилия на нет…
— Ого! Не ожидал! — Тодор Хаш почти засмеялся.
— Угу, — процедила в ответ. Мне-то как раз было не до смеха. Любой неверный шаг мог привести к ошибке — я ж не видела, куда наступала. Живая ступня чувствует, надежна ли опора, а обитая железом деревяшка — нет. И если почва уходит из-под ног — то только для того, чтобы встретиться с твоим носом.
— Хорошо стоишь!
— Хорошо учили…
Прыжок. Удар. Выпад. Шаг в сторону. Нога-таки дрогнула, но обошлось. Приняла его меч на крестовину, слила вбок. Отмашка. Еще шаг. Удар. Выпад.
— Молодец! — не поняла. Меня что, хвалят? Усыпляют бдительность? Шаг в сторону. Удар. Еще. — И пехота что-то может!
— Побольше вашего! — Давняя обида на кавалерию, смотревшую на нас, двуногое быдло, свысока, прорвалась злостью и серией коротких быстрых ударов, заставивших противника попятиться. — Особенно в Попятне…
— Ч-что?
Меч Тодора Хаша дрогнул в руке. Было бы у меня с самого начала желание прикончить нахала — быть бы ему мертвым в тот же миг. Он открыл грудь и бок — руби не хочу! Но мне не нужна была его смерть. В конце концов, нам нечего делить. Только научить его уважению и…
— Попятненский брод. Не знаешь?
— Знаю. — Он неожиданно отвел меч в сторону. Захотела бы я тут его убить — все решилось бы за миг. — Я был там.
— И я.
Страшный, жуткий бой на берегу реки Попятни (для тех, кто не знает — названа она так потому, что русло ее очень извилистое и так резко меняет направление, словно никак не может решить, в какую сторону течь) решил исход всей войны. От того, кто переправится на чужой берег, зависело, кто победит. Кто будет наступать, давя сопротивление и грабя чужие дома, а кто, в конце концов, признает поражение. Враг смял нашу конницу, опрокинул в реку, давя людей и лошадей, расстреливая из арбалетов и дальнобойных луков. Рыцарей спасла пехота. Они — и я тоже! — встали стеной и закрыли собой людей и лошадей. Поднятыми над головой щитами, утыканными стрелами так, что новые просто застревали в них, своими телами, используя, как прикрытие, павших товарищей. Пехота, двуногое быдло, встала на берегу Попятни и не сделала ни шагу назад. Даже когда со всех сторон зазвучали приказы отступать. Но это была наша земля, мы вросли в нее, увязли в топком речном иле, запутались в тростнике, прошли по пескам и мутным водам. Мы выстояли. Закрыли собой остатки разгромленной конницы и перешли на другой берег. Рыцари, которых мы спасли, потом вставали перед «быдлом» на колени…
Звон меча вывел из ступора. Тодор Хаш разжал пальцы.
— Т-ты… — выдавил он. — Т-ты была там?
Я кивнула. Мысль торопливо рыскала по уголкам памяти — видела ли я этого человека раньше? Нет, не видела.
— Да если бы не ты… если бы не вы…
Меч его валялся на земле. Тодор Хаш сделал шаг и протянул мне ладонь:
— Спасибо.
Я попятилась от этой руки, как монашка от голого мужчины:
— Вы чего?
— Да если бы не ты… если бы не вы… Подо мной тогда коня убили. Я свалился — кругом вода кипит, раненые люди, кони… В стремени запутался, пришлось под водой резать. Раз пять меня могли бы подстрелить — какой-то пехотинец успел, щит надо мной поднял, — голос Тодора Хаша дрожал, а взгляд был мне хорошо знаком. С такими же лицами ветераны в «Кровавой Мари» вспоминали минувшие бои и убитых друзей. — И не только надо мной. Мы же потом вместе с вами шли. Нас бы в лепешку раскатали, если бы не вы… не такие, как ты… Спасибо!
Я осторожно убрала меч, пожала протянутую ладонь.
После такого случая не грех было наведаться куда-нибудь и выпить за возобновление старого знакомства. А куда пойти двум ветеранам? Только в «Кровавую Мари», где нашему брату (и, что греха таить, сестре!) пиво наливают бесплатно. Я уж как-то рассказывала, что хозяин таверны нарочно бесплатно поил, а иногда и кормил ветеранов. Проценты от заказов на убийства с лихвой восполняли его расходы на халявное пиво. Мне на ум пришла внезапная и не совсем уместная мысль — а знает ли князь Витолд Пустополь о том, какие там творятся делишки? Или, занятый своими проблемами, просто не мешает людям жить так, как хотят, и заниматься тем, что умеют лучше всего? Хотя… если учесть, что его самого хотели убить после посещения «Кровавой Мари», подобная безалаберность заставляла задуматься.
