— А сейчас? — Мне стало жалко больного мужчину, которому я ничем не могла помочь. — Вам дают эти настои?
— Иногда дают, но… — он протяжно вздохнул, — я не всегда их пью.
— Почему?
— Боюсь. Мне кажется, что бегством я от страха не избавлюсь.
Что ж, мысль здравая.
— И еще мне кажется, что этим я убиваю часть самого себя! Если бы ты знала, Дайна, какие мне под действием настойки снятся кошмары! Иной раз я не знаю, что лучше — напиться этой дряни и забыться или оставить все как есть и мучиться от… от…
— От припадков?
Он только кивнул.
— Но теперь, когда мастера Лелуша убили… Я снова боюсь. Мне кажется, это обязательно случится… сегодня!
Что ж, вот и понятна причина, по которой он не воевал. Мало того что художник, натура, далекая от любви к боям, так еще и больной. Отец наверняка сделал все, чтобы его сын оказался как можно дальше от войны. Да еще и полнолуние через два дня. Плевать, что оно длится всего несколько минут в одну-единственную ночь. На самом деле все начинается немного раньше и заканчивается немного позже. Оборотень, про которого в замке знают даже дети, тоже приходит в полнолуние. Все, что мне удалось узнать от слуг и матери Любаны, говорит о том, что это чудовище как-то связано с родом князей Пустопольских. А если больной Витолд притягивает его? Волки в стаде тоже режут самого слабого оленя. Может ли быть такое, что настои, которыми его раньше потчевал старый целитель, как-то ограждали князя от посягательств оборотня? Тогда мастера-алхимика могли убить нарочно, чтобы сделать князя уязвимым для нападающего чудовища — например, эти настойки давали ему внутреннюю силу, которая помогала бороться со страхом. Но кто и зачем лишил Витолда всего этого? Ответ напрашивался сам собой — тот, кто уже неоднократно пытался убить этого человека. Тот, кто подослал убийц на городской улице. Тот, кто ударил его чем-то по затылку. Тот, кто стрелял в него из арбалета. Тот, кто предпринял еще пару попыток убийства до нашей встречи. Тот, кто сейчас пробовал еще один способ избавиться от Витолда Пустополя.
— Ты никому не скажешь?
Я только покачала головой.
— Спасибо!
Витолд крепко обнял меня, уткнулся носом в шею. Я понимала, что он хватается за меня, как утопающий за соломинку, но все равно было приятно.
— Не оставляй меня одного, ладно?
— Не оставлю. Я — телохранитель и буду защищать ваши душу и тело… до конца. Ложитесь спать. Я тут, рядом!
— Не уходи, — он по-прежнему не размыкал объятий.
— Да куда я денусь, — усмехнулась в ответ, — из своей комнаты!
Какое-то время мы просто сидели молча, прижавшись друг к другу и слушая стук наших сердец. Я чувствовала, как постепенно успокаивается князь. Еще немного — и задремлет, как умаявшийся ребенок. Не думая, зачем и что делаю, я тихо погладила его по голове. Губы сами шевельнулись, коснувшись его виска.
Он вдруг потерся носом о мою шею, глубоко вздохнул, задышал глубже. Одна рука поползла вниз, к моей талии. Я почувствовала, как напряглось тело мужчины, как его собственные губы коснулись кожи на шее, у самого ворота. Машинально обняла в ответ. Руки действовали сами — разум оставался спокойным и холодным, и только мысли бегали туда-сюда. Он что, всерьез собирается… э-э… Ну да, с талии его рука поползла ниже, к бедру, и…
— Нет!
Стало страшно, как в первый раз. Только тогда, почти семь лет назад, их было пятеро и в случае отказа могли накинуться всей толпой и отыметь по очереди. А здесь он один. И мне ничего не стоило оттолкнуть мужчину, что я и сделала.
— Почему? — Витолд рванулся за мной, цепляясь за рубашку. — Не надо! Не отталкивай меня!
— Да вы в своем уме, ваша милость? — Я выпрямилась, держась за прикроватный столбик, чтобы сохранить равновесие на одной ноге. — Посмотрите на меня!
Он послушно уставился мне в лицо:
— Смотрю.
— Ну? — Я стиснула зубы, чтобы унять дрожь, и стала цедить сквозь них: — И что вы видите?
— Женщину. Сильную. И… красивую.
Честное слово, захотелось ударить придурка! Красивая! Тоже мне… Хотя он художник, помню еще, как восторгался в пути кривой корягой. Действительно, не может быть, чтобы я была уродливее той деревяшки. Деревяшки, похожей на летящего оленя… Но все равно это не повод смеяться над чужим увечьем.
— А я вижу инвалида на одной ноге, — собственный голос показался чужим.
Взгляд князя наконец отлепился от моего лица, скользнул вниз, на шею, плечи, грудь — словно влажной губкой провели по горячему, липкому от пота телу — потом на талию, бедра, ниже…
— В самом деле, — промолвил он задумчиво, — всего одна нога.
После чего тихо сполз с лавки на расстеленную на полу у кровати циновку и дотронулся до моей коленки. Чтобы удобнее было надевать и снимать протез, я обычно закатывала штаны, так что сейчас его руки касались голой кожи.
— Всего одна, — пробормотал он, — но какая красивая ножка.
Я так и села. Рухнула на кровать, вытаращив глаза и забыв, как дышать, только глядела на устроившегося на полу мужчину, который, поставив мою ступню себе на колено, тихо поглаживал ее с таким видом, словно прикасался к святыне. Еще никто и никогда не уделял столько внимания моим ногам. Мужчин обычно интересовало то, что между ними.
А Витолд уже добрался от пальцев до щиколотки, ощупывая и поглаживая, казалось, каждую клеточку, поднялся выше, до икры и колена.
— Не бойся!
Я рассмеялась. И это мне говорил человек, который полчаса назад вломился ко мне в комнату, дрожа от страха.
— Я не боюсь. С чего вы взяли?
— Ты дрожишь.
— Это не то, что вы подумали.
— Правда? — Он резко выпрямился, встал на колени и обнял за талию. До меня дошло, что мы слишком близко. Неприлично близко. И что надо быстро ретироваться, пока не переступили ту последнюю грань. Я-то еще могла успокоиться и сосредоточиться, а вот князь… Кажется, держа меня в руках, он перестал контролировать собственные чувства.
Его рука легла мне на затылок, заставив немного нагнуться.
— Мне кажется, сейчас подходящее место, — прошептал он. — И время.
— Для чего?
— Чтобы продолжить, — его губы оказались совсем близко, — то, что мы начали на берегу реки. Мм?
Ответа он дожидаться не стал.
Проснулась я по старой привычке на рассвете, но расслабленное тело на сей раз долго сопротивлялось попыткам вырваться из объятий сна. Сон, как изголодавшийся в разлуке любовник, упрямо тянул к себе. Ну еще бы! После такой ночи…
Ночь.
Любовник.
Князь!
Рука скользнула по постели и нашла лишь пустоту. Мгновенно стряхнув сонливость и благодушие, перекатилась набок, приподнялась озираясь.
