Княжна Ярослава горевала, запершись в своих покоях, и отказалась спуститься, чтобы позавтракать. Княгиня Эльбета все-таки появилась, печальная, задумчивая, сообщила, что Агнешке стало плохо и стоит, наверное, послать в монастырь Богини-Матери за толковой целительницей. Милсдарь Генрих тотчас же отрядил в Пустополь гайдука.
Рассвет мы все встретили в пиршественном зале. Слуги убрали вчерашнее угощение, к которому так никто и не притронулся, но столы еще стояли, и льняные скатерти с них не были убраны. Слуги молча принесли вина и тех самых блинов-лепешек. Больше ничего в рот не лезло, но я заставила себя поесть, через силу запихивая внутрь куски и давясь каждым до тошноты. Война приучила, что есть и пить надо, пока есть еда и питье. Кто знает, когда в следующий раз доведется перекусить. Точно так же и сон — никогда не знаешь, где придется отсыпаться. К слову сказать, Тодор и брат Домагощ тоже налегли на завтрак. Уважаю. Остальные больше пили, чем ели, заливая потрясение вином. Пан Матиуш вовсе напился так, что слугам пришлось волоком тащить его в постель. Радость от исчезновения соперника на пути к власти или горе от потери родственника были тому причиной — не знаю.
— Мы не можем терять ни минуты, — говорил старый рыцарь. — Князь пропал без вести. Никто не знает, что с ним случилось. А этот оборотень…
— Его надо найти, — оторвался от еды «подорлик». — И как можно скорее. У нас еще несколько часов.
— Вы о чем?
— Сами же говорили — оборотень как-то связан с родом князей Пустопольских. Его появление и исчезновение князя — две стороны одной монеты. — Рыцарь выудил из кошеля злотый, подбросил на ладони, показав поочередно профиль короля на одной стороне и цифры на другой. — Еще несколько часов, максимум — сутки, чудовище будет бегать в этом облике. Оборотень опасен, не спорю, но и уязвим. Он — зверь, животное, ведомое инстинктами. А у нас, — убрав монету, «подорлик» постучал себя по лбу, — разум. Мы должны изловить этого зверя как можно раньше. Оказавшись в нашей власти, он сможет рассказать, что случилось с вашим князем. Что-то мне подсказывает, что он — последний, кто его мог видеть…
Брат Домагощ не закончил фразу, опять взялся за лепешки и нарезанное тонкими полосками холодное мясо, но явно не мне одной послышалось недосказанное: «Мог видеть живым».
— Я его убью, — тихо прорычал Тодор, сжав кубок с такой силой, что руки затряслись. — Сам, своими руками убью. С живого шкуру спущу, если только он мне попадется!
— Он должен попасть к нам в руки живым, — не переставая жевать, напомнил «подорлик». — И не факт, что вам его так просто отдадут для расправы!
Я вспомнила слова Коршуна о том, что за истинными, настоящими оборотнями идет охота. Одни пытаются их уничтожить, другие — посадить в клетки и заставить размножаться. Какой вариант имел в виду наш гость из Орлиного Гнезда?
— Я имею на это право! — взвился рыцарь. — Эта тварь прикончила моего друга! Мы с Витко выросли вместе! Я — нареченный жених его сестры!
— Убийство еще надо доказать, — заявили ему в ответ. — А для этого как минимум поймать оборотня.
— Вы знаете, как это можно устроить? — подал голос Генрих Хаш. — Вы уже ловили оборотней?
— Скажем так — я участвовал в облавах на этих тварей. Всякий раз план приходится составлять заново. Но могу посоветовать сделать вот что…
Он долго не мог собрать свое тело. На все четыре конечности встать не получалось — неудобно, да и мозг активно сопротивлялся. А ходить на двух, как раньше, тоже было трудно — мешало само новое тело. Вообще все было новое — звуки, запахи, краски. Он теперь видел мир четче, но исчезли почти все цвета, а синий и желтый, которые еще можно было различить, казались какими-то приглушенными, смазанными. Зато появилось столько оттенков серого, что он потратил несколько минут только на то, что рассматривал окружающие предметы. Изменился и угол обзора — рассматривать свои новые конечности получалось, только склонив голову набок, поочередно глядя то одним, то другим глазом и никогда — двумя. Чтобы увидеть то, что находится прямо перед ним, приходилось поворачивать голову или тыкаться в это что-то носом, восполняя восприятием запахов это странное «слепое пятно». Зато можно было не вертеть головой, чтобы увидеть то, что находится сбоку или сзади.
Первые драгоценные минуты наполнили паника, боль и страх. Приходилось приноравливаться абсолютно ко всему — к сместившемуся центру тяжести (теперь нужно было сильно наклоняться вперед), к тому, что дышать теперь удобнее стало животом, а ребра при вдохе расходятся вперед-назад, а не в стороны, как раньше. Изменилась походка, и теперь в ней принимало участие все тело — когда он делал шаг задней ногой-лапой, сам собой слегка изгибался позвоночник, плечи отзывались таким же движением, и приходилось контролировать себя и каждый раз напоминать — да, это нормально, когда передние лапы не касаются земли.
Страх тоже был. Он управлял всем его существом. Страх не столько перемен, произошедших с телом — в конце концов, он с отрочества жил с осознанием того, что «это» рано или поздно случится, да уже иногда и случалось. Это был другой страх, смешанный с гневом и ненавистью. Страх и ненависть к двуногим, чьим тяжелым, едким, отвратительным запахом было полно все вокруг. Как они воняли! И, подумать только, точно так же еще недавно вонял он сам. Уже одно это будило ненависть. А если вспомнить, как они относились к нему и ему подобным…
Разума не было. Память о том, кем он был, ушла, уснула до поры. Осталось сознание того, что то, другое, «было». Даже если бы мог говорить, он бы не сказал, как его зовут, где он находится, откуда родом. Он стал зверем. И ему стало страшно и противно находиться среди двуногих.
Когда схлынула первая волна паники, он покинул место, где «это» произошло, просто потому, что не мог больше выносить разлитого в воздухе напряжения. Он пошел бродить по странным неживым, не земляным и не каменным норам, справедливо полагая, что ни одна нора не тянется бесконечно. Он очнулся в спаленке, значит, пройдя длинным лазом, выберется наружу.
Потом была эта двуногая. От самки исходили манящие, будоражащие запахи — он был голоден, а перед ним находилось мясо. Но она заметила его первой (как охотнику, ему пока не хватало опыта) и подняла тревогу. Пришлось бежать, ибо на крик могли примчаться другие двуногие, а он не был готов драться.
Обоняние и смутные обрывки воспоминаний привели его в другое, запасное логово, куда, как помнил, он уже несколько раз прятался в минуту опасности. Там царили тишина и покой. Там была «она» — самка. Он затаился в ее логове и на какое-то время почувствовал себя в безопасности, но его спугнули. Спугнули, когда «она» была рядом, в пределах досягаемости — мягкая, теплая, родная. Там были другие самцы, возможно, даже его конкуренты. Но это были двуногие, и он предпочел сбежать.
Ему удалось выбраться из этой странной бесконечной норы, проделав новый выход прямо сквозь странную стену, которой как бы не было. Напрягая тело, он как-то сумел вырваться на свободу, одолел еще несколько преград и помчался прочь. Инстинкт гнал его подальше от людского жилья с его вонью, шумом, грязью и ощущением страха. Прочь, в чащу леса. Под защиту деревьев и трав.
