Он попал под двуручный меч. Кто не видел, тот не знает. Бойцы с такими мечами выступают в первых рядах и просто размахивают ими направо и налево, выкашивая ряды противника как траву. Без затей. Просто, грубо, неотвратимо. Те, кто идут справа и слева от них, просто-напросто добивают упавших. Воинов с двуручниками видно издалека — как правило, это рослые плечистые рыцари-пехотинцы, на голову-две выше остальных. Сразить таких трудно, но почетно — надо лишь изловчиться и поднырнуть под летящее на уровне солнечного сплетения лезвие, оказавшись в «мертвой зоне». Ясь — так его звали — попробовал. Не удалось.
«Добей, Дануська!..»
Его распотрошило так, что даже знакомый с колдовством полковой лекарь отказался к нему подходить. Меч разрезал его тело почти пополам. Просто удивительно, как Ясько еще дышал, распоротый до позвоночника и потерявший столько крови. Наверное, лезвие того двуручника было чем-то смазано, каким-нибудь алхимическим зельем.
«Добей, Дануська…»
Я поцеловала его на прощанье.
«Добей!»
Мне ничего не стоило так поступить. Один удар меча по шее, отделяющий голову от тела — и все кончено. Мне еще не приходилось казнить людей (еще чего не хватало, я все-таки воин, а не палач!), а у тех, с кем сражалась, в руках было оружие, что уравнивало шансы. Так. Надо лишь хорошенько размахнуться и ударить поточнее, чтобы попасть с одного раза, чтобы он не мучился. Но почему он так смотрит, словно узнал? Почему у него серые глаза? Почему кровь запеклась под когтями именно левой передней лапы?
Нет, мне мерещится. Ты — дура, Дайна! Тебе уже голову напекло. Да, у оборотней всегда не собачьи глаза, а сероглазых людей в мире намного больше, чем кареглазых. Правда, я сама с карими глазами, но…
Тихо протянула руку — и шершавый язык коснулся ладони.
«Дануська, добей!»
Добей, чтоб не мучился. Добей, чтоб ушла из тела боль. Добей, ибо иначе его все равно добьют другие.
Меч тихонько пополз из ножен. Оборотень все понял и закрыл-таки свои невероятные серые глаза. Клянусь всем святым, в тот миг в них блеснул человечий разум.
— Эй, ты что делаешь?
Но я уже встала. Осторожно наклонилась, концом меча поддела стягивающую горло зверя петлю…
Он взвился в воздух так, словно сама земля вдруг взорвалась и подбросила поджарое тело к небесам. Кинувшихся наперехват с оружием гайдуков разметало в стороны. Меня саму, как куклу, отбросило на руки Тодора Хаша. От неожиданности тот не удержался на ногах и повалился навзничь. В кои-то веки я упала с удобствами, хотя сочный рыцарский мат, льющийся прямо в ухо, испортил впечатление.
— Взять! — заорал «подорлик».
Гайдуки и шляхта кинулись к оборотню, но тот раскидал их как котят. Рычание, крики, топот — все смешалось… Кто-то упал, сбитый мощным зверем. Кого-то подранили. Брат Домагощ устремился было наперерез, но не тут-то было. Не желая попадать под его меч, оборотень внезапно запрыгнул на одного из шляхтичей, цепляясь когтями за одежду истошно завопившего человека. На миг застыл на его плечах, выгнув спину, как огромный бесхвостый кот, а потом, распластав тело в прыжке, перелетел через ловчую яму и длинными скачками понесся прочь.
— Ах ты, чтоб тебя!
Добавив еще пару крепких фраз, «подорлик» схватил валявшийся на земле арбалет, мигом натянул тетиву, кинув на ложе стрелу, и выстрелил.
— Есть!
Оборотень на бегу поддал задом (болт оцарапал ему ляжку), но скорости не сбавил и через пару мгновений скрылся в чаще леса.
— По коням!
Мы с Тодором к тому времени оба уже были на ногах и поспешили к лошадям вместе с другими. Не прошло и пяти минут, как склон опустел. Охота началась сызнова.
Конечно, я отстала — с помощью бедер еще можно удержаться на лошади, а вот управлять ею, поднимая в галоп, практически невозможно. Охотники умчались вперед, и мне осталось лишь хлестать поводьями по конской шее, заставляя мерина двигаться рысью.
Но к тому времени как я их догнала, все закончилось. Охота завершилась на берегу лесной речки. Кровавый след доходил до воды, да там же и обрывался, и когда я подъехала, собаки бестолково рыскали по кустам и мелководью. Всадники переправились на другой берег, естественно, не найдя там никаких следов. Снова пустили собак, но те лишь мотали мордами, поскуливали и жались к егерям. Мы напрасно проехали туда и обратно вверх и вниз по течению — ничего не обнаружили.
— Ушел. — На «подорлика» было жалко смотреть. Было бы… если бы не воспоминание о том, как он ногами избивал полузадохнувшееся существо. Умом я понимала, что рыцарь всего лишь делал свою работу и наверняка имел право на ненависть — а вдруг точно такой же полузверь убил его семью? Понимала и то, что оборотни — суть зло. Это только в сказках девушка встречает в лесу собаку со странными глазами, приводит ее домой, кормит молоком и хлебом — и та превращается в красавца-юношу, доброго, умного и любящего. И живут они долго и счастливо в любви и согласии. В жизни все не так. В жизни девушка, встретившая в лесу оборотня, так там и осталась бы и покинула бы чащу только в зверином желудке. А очнувшийся где-нибудь через сутки мужчина даже не вспомнил бы, что накануне убил человека, и искренне удивлялся бы при этом — куда это пропала его соседка, ушедшая позавчера по грибы? Умом я это понимала, но душой — нет. Я ведь встречалась с этим оборотнем — там, над тушей убитого им дейноха. И он на меня не бросился. И только что, утром… И позавчера вечером, в моей комнате. Я долго буду помнить этот его взгляд — больной, усталый и… знакомый.
Мы должны будем встретиться еще раз. Тогда я приму решение.
— Ушел. — Тодор не сводил с брата Домагоща глаз. — Предлагаю пока вернуться в замок. От нас ждут вестей. Да и мы устали.
Мы переглянулись. Я подумала об Агнешке, его нареченной невесте. Теперь, если князя Витолда не найдут живым и здоровым, девочка станет наследницей имени и огромного состояния. И все это в конечном счете достанется сначала ее опекуну и жениху, а потом — супругу. Тодор Хаш имел полное право спешить в свой замок. Свою долю получит и Матиуш Пустополь, и еще неизвестно, кто выиграет больше.
Возвращались мы в молчании, усталые и недовольные. Лично мне было больно и стыдно снова переступить порог замка. Еще три недели назад, да что там — еще трое суток назад у меня были работа, цель в жизни, долг, если угодно, и честь. Теперь не осталось ничего. Князя Витолда больше не было. Не было ни работы, ни денег, на которые так рассчитывала, ни чести. Пусть я всего лишь женщина и понятие «рыцарская честь» не для меня, я вообще не рыцарь, если уж на то пошло, и могу запросто замолчать этот факт, но куда деть совесть?
Нас встречали во дворе, и достаточно было одного взгляда, чтобы вышедший на крыльцо милсдарь Генрих все понял и, повернувшись, побрел прочь. Княжна Ярослава просто застыла как парализованная, крепко вцепившись в руку своего отца. Госпожа Мариша разразилась воплями и причитаниями, заголосила на весь двор. У княгини Эльбеты в глазах плавали растерянность и ужас. Она словно внезапно проснулась и поняла, что окружена чудовищами, от которых нет спасения. А Агнешка затопала ногами, завизжала: «Нет! Не верю!» — и со всех ног ринулась прочь. А пан Матиуш вдруг улыбнулся. Робко и неуверенно, как человек, еще не верящий своему счастью.
