Поддерживая, я проводил ее в спальню. Эта комната не уступала по размерам гостиной. Такая же полукруглая, она была обшита панелями темного дерева, на стенах висели картины в тяжелых рамах. Я неплохо разбираюсь в живописи и потому сразу заметил, что картины в спальне очень ценные. В одном углу стоял столик, похожий на старинную конторку, настоящее произведение искусства. Повсюду цветы в больших вазах, низкие удобные пуфики, деревянные стулья. Кровать была огромной. Такая невольно навевает грешные мысли. Да, насущные потребности хозяев удовлетворялись явно роскошно!
Ева легла прямо на кремовое шелковое покрывало. На его фоне ее черное платье выглядело траурным. Я поспешил задать мучивший меня вопрос, пока она вновь не впала в забытье:
– Скажите, вы собирались провести этот вечер с друзьями?
– Нет, я думала, что мы будем только вдвоем, а он пригласил Анну… Я не хотела, понимаете?
– М-да… – буркнул я, а потом спросил: – У вас есть родственники?
– Мать, – отозвалась Ева. – Но она сейчас в Штатах. Наслаждается солнцем и океаном. Давно мечтала.
– М-мда… – опять повторился я. – А у вашего мужа?
– Что у мужа?
– У него… есть родные?
Я чуть было не употребил прошедшее время и остановился в самую последнюю секунду.
– Зачем вам это? – воскликнула Ева, охваченная внезапной тревогой.
Может быть, она почуяла беду? От ее расширившихся зрачков пошел такой ток страха, что мне опять стало нехорошо.
– Что вам известно?! Говорите же! – крикнула она.
Это был подходящий момент для того, чтобы рассказать ей все, но меня словно парализовало. Я выдавил из себя:
– Нет, что вы, Ева… уверяю вас. Мне ничего не известно… Просто любопытство…
Как же я себя ненавидел в этот момент! Что я за трус такой! Секунду она пристально смотрела на меня, потом вновь опустилась на кровать, уронив руки вдоль тела. Ева, казалось, успокоилась. Скоро ее дыхание стало ровным, и я на цыпочках вышел из спальни.
Я ругал себя последними словами, понимая, что так продолжаться больше не может. Из-за желания смягчить удар я хожу вокруг да около и потому веду себя, как последний дурак. Эта женщина должна знать правду. Пусть она поспит несколько часов, а когда настанет утро, я смогу связаться с ее знакомыми или хотя бы поговорю с консьержем. Консьержи многое знают. В общем, нужно набраться терпения. Но для чего? Охранять ее покой и сон и испортить встречу Нового года моей жене, друзьям и детям? Дети так ждут подарков, сваленных в моей машине! Наверное, именно сейчас их кормят ужином, и они задают кучу вопросов, почему же меня так долго нет. А моя милая Лиза умирает от беспокойства. Я чуть было снова не позвонил Караянам. Но что я мог сказать им? Ведь сам я не принял еще никакого решения. Конечно, я порчу своим близким встречу Нового года, но как мне оставить эту одинокую женщину в таком жутком состоянии, чуть живую от горя и виски? Только на меня она могла рассчитывать, только я был у нее в этот момент в целом мире. Но под угрозой мой семейный очаг, мои друзья, дорогие мне традиции…
Последние часы умирающего года… Что же делать? Впрочем, в любом случае этот вечер для меня потерян. Даже если я отправлюсь сейчас к жене и друзьям, я не смогу влиться в общий радостный хор, зная, что Ева Панкина в полном одиночестве дожидается в своей роскошной квартире любимого человека, а тот уже никогда не вернется…
Именно в этот момент на резном столике зазвонил телефон. Может, человек на другом конце провода ответит на тот жгучий вопрос, который я без устали задаю себе – что же мне теперь делать? Я уже тянулся за трубкой, как вдруг открылась дверь спальни и оттуда выбежала Ева. Она казалась абсолютно трезвой и совершенно успокоившейся.
– Нет, не берите трубку! Если это Герман, я не хочу, чтобы… – Она буквально сорвала трубку с рычага и крикнула: – Алло!
Очевидно, никто не ответил.
– Алло! Алло! Алло! – настойчиво кричала хозяйка дома, как будто звала на помощь.
В конце концов она повесила трубку и неподвижно застыла перед телефонным аппаратом, руки у нее безвольно повисли, волосы закрывали лицо. Платье все измялось, на ногах не было туфель. Она напоминала легкомысленную девицу после бурно проведенной ночи. Представляю, что могло бы прийти в голову любому человеку, появись он здесь в этот момент и обнаружив ее в таком виде в компании некоего, явно не вписывающегося в шикарную обстановку, мужчины. Даже в голову Лизы, несмотря на все ее доверие ко мне.
– Ошиблись номером? – спросил я.
– Не знаю… нет… – Она покачала головой. – Не думаю. Я слышала в трубке дыхание, но человек молчал. Все-таки что-то происходит… Что-то должно случиться…
От ее слов и у меня поползли мурашки по телу, но я постарался ободрить напуганную женщину:
– Если это действительно звонили вам, то, безусловно, перезвонят. Сегодня много звонков, линия перегружена. Может, это ваша мама звонила, чтобы поздравить?
Ева не отреагировала. Так мы и сидели друг против друга, будто загипнотизированные телефонным аппаратом. Этот изящный инструмент связи казался в ту минуту чудовищем, попавшим сюда с другой планеты, подлым и жестоким, прикинувшимся мертвым, но на самом деле в любой подходящий момент готовым броситься на нас. Не знаю, сколько прошло времени, а мы так и сидели, не шевелясь. Первой прервала молчание Ева:
– Вот видите, никто не перезванивает.
– Значит, это все-таки была ошибка.
– Нет! Понимаете, в трубке было… дыхание… Если кто-то ошибся номером, он бы заговорил.
Она была права. Я тоже не мог подавить волнения.
– Который час? – спросила Ева.
– Восемь, – отозвался я.
– Восемь! А Герман не подает никаких признаков жизни!
Я вздрогнул, услышав от нее это выражение. Пора наконец набраться решимости и покончить со взятым на себя обязательством.
– Давайте поговорим, Ева, – очень серьезно начал я.
Она нахмурилась. Из-за моей внезапной серьезности? Или, может быть, протрезвев, посчитала меня слишком фамильярным? От ее взгляда затравленного, загнанного зверька мне стало невыразимо скверно. Через мгновение ее жизнь полностью изменится. До сегодняшнего дня она знала лишь огорчения, а теперь из-за меня ей придется учиться переносить горе. Я взял ее за руку и почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Ну, что за размазня! Никогда не знал, что я настолько чувствительный. Может, все дело в том, что есть люди, которым не к лицу горе. Ева, казалось мне, была именно из той породы – созданных для счастья. Она никак не отреагировала на мое прикосновение.
– Что-то случилось? – подавленно спросила она.
Голос у нее был бесцветным, глухим, без всяких эмоций.
Я кивнул.
– С Германом?
– Да.
