– Я не осуждаю, мам. Я понимаю, как тебе… тяжело.
– Ха! Да что ты понимаешь! Тяжело, главное! Тяжело – это не то слово… Нет, доча, мне не тяжело, у меня вся душа выгорела от обиды!
– Да, ты уже говорила, мам… Только что…
– А ты еще раз послушай, что от тебя, убудет? Трудно тебе, что ли? Мне и доктор сказал, чтобы я родным людям выговаривалась, в себе не носила! А то заболею, не дай бог!
– Ну тогда давай… Говори, мам, я послушаю…
– Ну да… Так о чем бишь я… Вот представляешь, Сань, вроде уж и гореть внутри нечему, а все равно – горит, никакой мочи нет… Да, может, я злорадствую, да! Может, мне сейчас именно это и необходимо, чтоб хоть как-то жажду утолить… Знаешь, как умные люди говорят? Когда долго сидишь со своим горем на берегу, то обязательно дождешься, когда мимо проплывет труп твоего врага… И пусть, пусть твоему отцу будет сейчас хреново! Да мне как воздухом подышать, если ему сейчас хреново будет… И не важно, по какой причине. Как есть, так и говорю. Зато честно. И можешь осуждать меня, сколько тебе будет угодно! И не дай бог тебе такое…
Истерически всхлипнув, она закрыла ладонью рот, с шумом втянула через нос воздух, задержала его в себе надолго, некрасиво выпучивая влажные от непролитых слез глаза.
– Мам, ну не надо, прошу тебя… Не надо, пожалуйста… – проблеяла она, глядя на нее со страхом.
– Да не бойся, доча… – устало произнесла мать на выдохе. – Не бойся, я тут у вас в истерике биться не стану. Ты ж знаешь, я сильная… Не баба, а конь с яйцами… Ладно, поеду я. Поздно уже.
– Может, машину оставишь? Как ты в таком состоянии поедешь? Хочешь, такси вызову?
– Да нормально поеду! Всю жизнь в любом состоянии за руль садилась, ничего со мной не сделается. А ты завтра и впрямь время найди в салон сходить! Вон с лица вся спала, и бледная, страх смотреть. Надо всегда держать себя в руках, Саня, в форме быть…
Тяжело поднявшись со стула, мама неуклюже подрыгала ногами, оправляя брюки, натужно ей улыбнулась, а проходя мимо двери в комнату и понизив голос до приторной ласковости, еще и нежно пропела, легкомысленно помахивая ручкой:
– Кирюшенька, солнышко, пока… Я поехала…
Стоя у окна, она долго смотрела, как мать не спеша подходит к машине, как с таким же неторопливым достоинством усаживается за руль. Вот ее ладонь высунулась в окно, махнула в прощальном жесте, блеснув кольцами, и машина наконец сдвинулась с места, исчезла за углом дома.
Так, теперь надо довести дело до конца, раз уж ввязалась. Нащупав в кармане рубашки мобильник, выискала в памяти номер вызова такси, проговорила в трубку тихо, заговорщицки:
– Девушка, примите заказ… Если можно, побыстрее… Улица Белинского, дом пятьдесят три, первый подъезд.
– Минуту… – так же, как ей показалось, заговорщицки ответила девушка-диспетчер. – Ага, есть… Выходите, через пять минут машина будет у подъезда…
Засуетилась, собираясь. Хотя чего там собираться? Вот он, конверт с деньгами, на кухонном столе лежит. А что делать с этими, которые… на салон? А, туда же их, в конверт! Как говорила бабушка Анна: раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Лишними Кате эти деньги не будут.
– Ты куда на ночь глядя? – удивленно сунулся в прихожую Кирилл, когда она торопливо натягивала на ноги кроссовки.
– Да я быстро! Мне надо тетрадку с лекциями Поль отвезти… У нее завтра сдача хвоста, а я утром тетрадку забыла отдать… Я такси вызвала, туда и обратно, через полчаса буду!
Машина и впрямь уже ждала у подъезда, лукаво подмигивала зеленым глазом. Плюхнулась на заднее сиденье, назвала новый отцовский адрес.
Поехали быстро, благо, что в такой поздний час пробок в городе уже не было. Подставив летящему в открытое окно ветру лицо, зажмурилась, и тут же появилась перед глазами странная, почти сюрреалистическая картинка… Берег реки, грустно сидящая на нем мама в ожидании проплывающего мимо трупа врага… Фу, ерунда какая! Прости, мам, но трупы врагов пока отменяются. Прости, добрая моя, злая моя, не тот случай. Хоть и за твой счет, но все равно – не тот.
– Вы подождите меня, я через пять минут вернусь, обратно отвезете! – проговорила в спину водителя, когда машина остановилась у подъезда.
Скрипучая железная дверь с обрывками проводов бывшего домофона, обшарпанные стены подъезда, дерматиновая дверь с медными гвоздочками-кнопочками. Катя с измученным лицом, вопрос-надежда в глазах:
– Саня? Саня… Что… Что?
– Вот! Возьмите, тут двести тысяч и… и еще немного. Теперь хватит?
Тихий то ли вдох, то ли вскрик, ладошка к щеке, обернулась назад, заголосила вдруг истово:
– Леня! Ленечка! Иди сюда! Катя деньги привезла! Леня! Ленечка!
Тут же рядом возник взъерошенный отец, уставился на нее в счастливом немом изумлении:
– Санечка… Но как же…
– Нормально, пап! Ты извини, меня внизу такси ждет! Все, пока, я потом тебе позвоню…
И – бегом назад, вниз по ступенькам. Все, дело сделано. А дальше будь что будет…
Просыпаться утром ни в какую не хотелось. Страшно было просыпаться, будто вместе с крепким ночным сном улетела вчерашняя эйфория от вероломно ею содеянного. И голова болела, как с похмелья. Наверное, от эйфории тоже на другой день похмелье случается, как от избытка алкоголя. Лежала еще минут десять, не открывая глаз, убеждала себя изо всех сил: чего уж такого она вероломного содеяла, если по большому счету? Всего лишь больному ребенку помогла. И не важно, каким способом. Как там умные люди говорят – цель оправдывает средства? А что там умные люди говорят про утреннее нестерпимое чувство вины перед близким человеком, чьими, между прочим, средствами в полном смысле этого слова желанная цель достигнута? С ним-то, с чувством вины, что делать? На хлеб намазывать вместо масла?
И весь день ее не покидало это двоякое ощущение – то именинницей себя чувствовала, то преступницей. Но если уж быть до конца честной, именинницей все же больше… Тем более отец, когда ему позвонила, радостно сообщил ей, что вопрос Тимошиной отправки в клинику уже решен, Катя бегает по инстанциям, документы оформляет. Правда, немного царапнуло – отец даже не спросил, откуда она такие деньги раздобыла. Конечно, она бы даже под китайской пыткой ему не призналась откуда. И все же…
А впрочем, это уже мелочи. По крайней мере на сегодня. Цель достигнута, процедура судилища по оправданию средств отодвинута по меньшей мере на месяц. А месяц – это так долго! Бог знает, что за этот месяц может произойти!
А сегодня пусть она будет именинницей. Бутылку хорошего вина по дороге домой купит, ореховый тортик, любимую Кирюшину сырокопченую колбасу, еще всяких вкусняшек по мелочи… Да, еще свечи надо купить! Пусть это будут не именины, а настоящий романтический ужин! Ах, как она это хорошо придумала, про ужин, про свечи…
Нагруженная пакетами, долго нажимала на кнопку звонка, переступая на месте от нетерпения.
