– Конечно, смотрю! Этот балаган все теперь поневоле смотрят! Особенно те, кому своей собственной стройки не хватает! Можно подумать, ты не смотришь!
– Не, я не смотрю…
– Да не ври! Сейчас все телезрители делятся на тех, кто не скрывает, что смотрит, и на тех, кто смотрит исподтишка. Хотя знаешь… Кто громче всех кричит, что якобы там дурдом и все такое, тот больше всего и смотрит! А иначе откуда бы они знали, что это дурдом?
– Так ведь дурдом и есть…
– Ага! Значит, и ты смотришь!
– Нет! Не смотрю!
– Значит, теперь уж точно будешь смотреть! Хотя бы из-за Кирюши!
– Не буду. Ни за что не буду.
– Да куда ж ты денешься, милая моя…
Вздохнув, Поль допила свое пиво, брякнула пустой кружкой об стол, решительно поднялась со стула:
– Давай еще по кружке жахнем! Что-то я разнервничалась от твоих новостей!
– Мне не надо, я не хочу больше!
– Да ладно, молчи… Ведь помогло же, если честно? Маленько внутри пружину отпустило?
– Ну… Вроде отпустило…
– А я что говорю? Вон даже с лица посвежее стала! В общем, результат закрепить надо. Да я быстро, шесть секунд, и продолжим наш интересный разговор!
Пока Поль не было, она успела извлечь из кармашка сумки пудреницу, глянула на себя в маленькое зеркальце, ища на лице признаки образовавшейся свежести. Не было на нем никаких таких признаков. Глаза в квадратике зеркальца были слезно-жалкими, да и само лицо пугало выражением хмельной расхлябанности, будто она не кружку пива сейчас выпила, а бутылку виски, по меньшей мере.
– А вот и я, ты и соскучиться не успела! – плюхнулась на свой стул Поль, подвигая к ней новую порцию коварного расслабляющего напитка. – Так на чем мы остановились? Говоришь, на Кирюшу в телевизоре смотреть не собираешься?
– Нет. Не собираюсь.
– Гордая, да?
– Ага. Гордая.
– Ну-ну… Все мы, бабы, на свежачок унижения гордыми бываем. Ты, поди, еще и орала на него: пошел вон, подлец! Было дело, скажи?
– Ну, допустим… Только…
– Да ничего не только! Чем дальше в лес, тем больше обида крутит, это уж я по себе знаю! Ты помнишь, что со мной было, когда меня Макс Коновалов бросил?
– Погоди… Как это он тебя бросил? У вас же не было ничего!
– Ну, не было, так могло быть… Еще чуть-чуть, и могло… В общем, не важно. Не в этом суть. Я тоже тогда думала, что в его сторону даже смотреть не буду, полный игнор ему устрою! А сама еще месяц на него пялилась как дура, хвостом за ним ходила, пыталась в одну тусовку попасть… В общем, я к тому, что все равно ты будешь на своего Кирюшу в телевизор пялиться, помяни мое слово. Не захочешь, а будешь…
– Не буду!
Она отчаянно шмыгнула носом, одновременно пытаясь выудить из сумки давно трезвонящий телефон. Мельком глянула в окошко дисплея, втянула в себя воздух, подобралась:
– Привет, мам!
– Привет, привет… А что с голосом? – тут же тревожно поинтересовалась мама. Вот всегда она ее будто насквозь видит!
– А что у меня с голосом?
– Да ладно! Я же слышу, ты квакаешь чего-то! Что случилось, Сань? Только не ври мне, говори как есть!
– Да ничего такого… Просто… Кирилл ушел, мам.
– В каком смысле – ушел? Куда?
– В смысле – совсем ушел… И… И деньги с собой забрал, которые ты… Которые ты нам…
– Что – все? И те, что я тебе на поезду в Англию дала?!
– Н… Нет… – неуверенно залепетала она в трубку, глядя на Поль, которая делала ей какие-то знаки, то есть изо всех сил выпучивала глаза и крутила пальцем у виска. – Нет, только те, которые на хозяйство…
– Фу ты, напугала… Ну ничего, не реви. Ушел и ушел, и бог с ним. Хотя сдается мне, что это ненадолго. Куда он от нас денется? Погуляет, проголодается и вернется. А деньги… Да бог с ними, с деньгами! Там и было-то всего ничего… Вот увидишь, и двух недель не пройдет, как прогуляет их на воле и вернется.
– Ну что ты говоришь, мам?! Что значит – вернется? Да неужели я…
– Тихо, тихо, доча. Вы вчера поссорились, что ли? Вроде когда я приезжала, у вас все в порядке было…
Поль, отчаявшись донести до нее свои выраженные жестами флюиды, схватила кружку, сделала большой глоток, с громким стуком брякнула ее днищем о стол.
– Ты там не одна, что ли? – настороженно прошуршала в трубку мама.
– Нет, не одна. Мы тут с Поль… Кофе пьем. С пирожными.
– Ладно, я к тебе вечерком приеду, дома поговорим… А ты о своих делах с подружками шибко не откровенничай, поняла? Знаем мы этих подружек! Или ты вот чего… Ты прямо сейчас домой иди! У тебя занятий сегодня уже не будет?
– Нет.
– Ну вот и иди… Нечего там… Я к тебе прямо сейчас подъеду, ладно?
– Ладно, мам.
– Ну ты даешь, подруга! – тут же накинулась на нее Поль, как только в трубке послышались короткие гудки. – Ты хоть представляешь, как ты сейчас лоханулась? Неужели пиво всю соображалку из башки вынесло? У тебя такой случай был, а ты!
– А чего – я? Не понимаю… В чем я лоханулась, по-твоему? Что маме про Кирилла сказала?
– Да нет! Просто надо было ей на уши навешать, что Кирюша заодно и английские деньги уволок! Эх ты! Такой случай был…
– Нет, Поль. Это уж… совсем перебор. Тем более она бы мне эти деньги по новой всучила. Поезд пошел, маму уже не остановишь. Если ей моя поездка в душу запала, то все…
– Ну так и по новой взяла бы!
– Нет. Это уже двойное вранье получается. Перебор с враньем. Вранье на вранье сидит и враньем погоняет.
– Ой, вечно ты со своими глупыми прибаутками! Где ты их только берешь?
– Не знаю. Наверное, от бабушки Анны в наследство остались.
– Ну, как хочешь… Тебе же потом выкручиваться… Кстати, ты придумала, как будешь выкручиваться?
– Нет. Не знаю. Как-нибудь. Давай допивай свое пиво, пойдем…
– Куда?
– По домам. Ко мне сейчас мама приедет.
– И денег привезет?
– Ну да… Наверное.
– Ну что ж, пойдем… Эх, и счастливая же ты баба, Сань, хоть и мужиком брошенная! Мне б такую маму, которая как Сивка-Бурка, с деньгами, через весь город, по первому слезному всхлипу…
Пока шли до автобусной остановки, Поль молчала, внимательно глядя себе под ноги. Потом вдруг резко подняла голову, спросила удивленно, с едва заметной ноткой язвительности:
– Сань, а почему тебе мама машину никак не купит? Сейчас бы меня до дому подвезла…
– Мне нельзя за руль, Поль. У меня астигматизм, глаза быстро устают.
