Проснулась, села на постели и вдруг поняла, что голос Ивана звучит вовсе не во сне. Вон в сером от дождя окне и голова его нарисовалась, и улыбка, и ладони отодвинули занавеску…
– Да просыпайся ты, чертенок, я уже весь до нитки промок!
– Иван… Иван! Ты приехал, да?
– Ну, если я здесь, то приехал, значит! Видишь, под окном стою я с гитарою!
– С гитарою?!
– О господи… Давай поднимайся и приходи ко мне, чай будем пить! Я камин затопил, в доме тепло! А на улице сегодня ужас какая холодрыга!
– Да, да, я сейчас…
– Давай, жду. И сапоги какие-нибудь надень, а то ноги промочишь.
Ладони Ивана скользнули с подоконника, и внизу загремело что-то под аккомпанемент его тихого чертыхания. Наверное, бабы-Симино коромысло упало. Оно там аккурат на гвоздике висит.
Подскочила, закрутилась, засобиралась. Натянула джинсы, свитер, кинулась к умывальнику, потом – к зеркалу с расческой. Зеркальное отображение не порадовало, лицо было бледно-зеленым, глаза – припухшими от ночных слез. А впрочем, когда оно ее вообще радовало, это несчастное зеркальное отображение? Ладно уж, какая есть, а бледность и припухлости на горестную ночь спишем. Да он на них и внимания не обратит – на фоне основной страхолюдности… Эх, взять бы и стать красавицей в одночасье! Хоть на один день, вот хотя бы на этот самый! Когда внутри все звенит от счастливой неожиданности его появления!
На улице и впрямь была холодрыга. Небо, затянутое свинцовой тяжестью, раздраженно выплевывало на землю холодную морось, еще вдобавок носимую туда-сюда злым ветром. Хорошо, что догадалась на себя старый брезентовый дождевик накинуть, иначе промокла бы до нитки. Взбежала на крыльцо, робко стукнула костяшками пальцев в дверь, вошла…
И сразу напахнуло – теплом. Иван сидел на корточках у камина, подкладывая в огонь аккуратные полешки, полуобернулся к ней, не прерывая своего занятия:
– Давай заходи… Еще немного, и совсем тепло будет. Можешь пока проявить инициативу и чаю организовать. Там на кухне все есть.
– Ага, сейчас…
Прежде чем нырнуть в кухонный закуток, постояла, огляделась. В доме было довольно чистенько прибрано, только сама обстановка была немного странной. Как выразилась бы Поль – с душком винтажа. Беленые потолок и стены, изразцовая печь в углу, сервант родом из шестидесятых с надменно выпятившимся из-за стекла расписным чайным сервизом, огромный диван с валиками, креслица какие-то невразумительные с низкими спинками… А на полу – домотканые половички, толстые, основательные. По таким хорошо, наверное, зимой в шерстяных носках пройтись.
– Я здесь все оставил как при родителях было, – не оборачиваясь к ней, тихо проговорил Иван. – Они у меня, знаешь, такие были… За модным обустройством не шибко гнались. А вот у камина посидеть любили. Знаешь, как они его называли? Не камин, а живопечурка! У мамы ноги больные были, и отец для нее эту живопечурку соорудил… Я думаю, и название это он сам придумал. Живая печь значит.
– Ага, здорово…
– Ты чаем наконец займешься или дальше глазеть будешь?
– Да, да, я сейчас…
Пока она возилась на кухне, Иван обустроил что-то вроде уютного местечка для чаепития – поставил перед камином колченогий журнальный стол и те самые невразумительные креслица с низкими спинками. Сели, чинно хлебнули чаю из чашек, глядя на огонь. Молчали. Молчать было хорошо, будто они были знакомы сто лет и могли позволить себе это легкое, ни к чему не обязывающее разглядывание веселой пляски огня в камине. Иван первым нарушил это молчание, спросил как бы между прочим:
– А ты чего такая смурная? Будто всю ночь подушку слезами мочила.
– Ну да. А я думала, ты не заметишь.
– Случилось чего, что ль?
– Ага, случилось… Ко мне вчера мама приезжала. Сначала позвонила, и я, знаешь, так чинно-ловко ответила на звонок, будто из Лондона… Оглянулась – а она сзади стоит! Чуть от стыда сквозь землю не провалилась… Мне и сейчас очень стыдно, Иван…
– Понятно. Значит, вычислила тебя мамаша. Выходит, все честное вранье прахом пошло?
– Ага. Выходит, что так.
– И как она тебя устыдила? Сказала, что ты плохая и злая?
– Да… А ты откуда знаешь?
– Да все, в общем, предсказуемо… Не обращай внимания, не стоит.
– Да как это – не стоит, ты что? Ты думаешь, это так приятно – ощущать себя…злой? Да еще по отношению к родной матери? Я же… Я как та добрая девочка, которая плюнула и… в мать попала… Она для меня – все, а я ей – плевок в душу…
– Ну-ну, ты шибко не загибай с покаянием-то! Эк у тебя все в голове перемешалось! Ни у кого не получается быть просто добрым или просто злым, человек всегда гуляет меж этих состояний, как по лезвию ножа! Потому он и есть – нормальный человек. Да чего я тебя учу, ты и сама это должна понимать, раз всякие умные книжки читаешь.
– Да какой от этого толк, что я их читаю? Наоборот, никакого толку! В голове книжная мудрость оседает, а жизнью не востребуется! Наоборот, иногда очень даже мешает!
– Не понял… Чем это она может мешать?
– Ну как бы тебе объяснить? Вот есть такой анекдот, про дурака-не-читающего и умного-читающего, знаешь? Дурак-не-читающий знает, что дважды два – пять, и совершенно спокоен по этому поводу, а умный-читающий знает, что дважды два – четыре, и так по этому поводу нервничает, что вот-вот в дурдом угодит… Вот и поди разбери, кто из них умный, а кто дурак!
– Хм… Хм! А что, и в самом деле! – коротко рассмеялся Иван. – Да, в этом что-то есть…
– Конечно, есть! Мама всегда папу ругала, когда он меня в детстве читать заставлял. Говорила, что в нынешней жизни чтение книг – это так, необязательный факультатив. А еще говорила, что я с этой привычкой не впишусь в образ продвинутой современной девушки и не найду себе продвинутого современного парня.
– Да? И какой он, по ее мнению, продвинутый? Из чего сделан?
– Да уж, из чего сделан… Помнишь, песенка такая в детстве была – из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки… Так вот, наши мальчишки теперь сделаны из модных шмоток, никчемной платной учебы, купленной в кредит машины, из голливудских страшилок с попкорном… А еще – из буханья ритма в наушниках, пива и мыслей о быстром, желательно экстремальном сексе… Скажи, может во все это хозяйство вписаться сильно начитанная девица? Нет, не может! Вот и остается ей одно – сильно нервничать по поводу того, что дважды два – это всего лишь четыре, а не пять!
– И что, мама хочет для тебя вот такого идиота, которого ты сейчас так красочно описала?
– Да не то чтобы сильно хочет, нет… Просто она боится, что я одна останусь…
– Но сама тем не менее себе в мужья читающего духовного папу выбрала!
– Да. А теперь еще и пытается вернуть его в семью всеми силами… Никак не может его уход пережить. Мне кажется, она не успокоится, пока его не вернет, обязательно какую-нибудь каверзу устроит… Ну вот зачем он ей, они же такие разные!
