Глава 9
Прихоти наследницы
Как хитро и коварно разрушает нас мрак!
Заразил сомнениями, лишил цельности, но оставил тоску по глобальному добру.
Даже где-то намеренно раздул само понятие глобальности. Нам кажется, что мы
должны совершить что-то грандиозное: заколоть вилкой великана, избавить
человечество от всех болезней, создать фонд защиты одиноких сусликов с главным
штабом в пентхаусе небоскреба с прямым выходом на вертолетную площадку. На
мелкое добро мы размениваться не хотим. Чего на него время тратить, с нашим-то
размахом? Очередная иллюзия Лигула, потому что без мелкого добра нет добра
крупного. Вот и получаются пакостные такие гадики, которые мечтают спасти
царство, но за отсутствием царства жгут кнопки в лифте.
Неформальные разговоры златокрылых
Когда человек влюблен, он летает на крыльях
любви, изредка натыкаясь на встречающиеся предметы – водосточные трубы, столбы
– и проходя насквозь, в дожде осколков, стеклянные двери. Но так влюбляются
только романтики. Практики, а Меф принадлежал, скорее, к практикам, влюбляются
как бараны, которые, увидев новые ворота, прикидывают угол атаки и технические
характеристики засова.
Вот и сейчас, расставшись с Дафной у метро, он
сосредоточенно трясся в поезде, размышляя, почему она не разрешила проводить
себя до дома. Откуда ему было знать, что Даф по-прежнему жила в общежитии
озеленителей и опасалась, что, увидев его стены, Мефодий ощутит болезненное
щемление памяти. Дафна уже сообразила, что Троил не столько стер память Мефа,
сколько припорошил ее забвением.
Когда Буслаев открыл дверь своим ключом, часы
в коридоре постепенно начинали склоняться к мысли, что одиннадцать вечера все
же придется показать. Зозо и Эдя были в комнате. Свет на кухне хотя и горел, но
освещал только круглый стол и большую кастрюлю на газовой плите, в которой
что-то негромко бурлило. Заглянув в кастрюлю, Меф обнаружил там утопшего
ощипанного цыпленка, вяло вращавшегося в потоке кипящих пузырей.
«Интересно, что бы я сделал, проснись завтра
на птицеферме в теле бройлера? Попытался бы открыть клетку, вырубить сторожа
ударом клюва и бежать в неизвестность, чтобы меня лиса съела? Или морзянкой
отстукивал бы клювом по поилке: „Спасите! Помогите! Это недоразумение!“ –
прикинул Меф и отправился в комнату.
Еще не открыв дверь, он понял, что Эдя
тренируется. Это вычислялось по сильному запаху дезодоранта. У Мефа немедленно
стали слезиться глаза. Так и есть. Хаврон тащил к поясу штангу. В объемных
мышцах его спины жир боролся с пучками мышечных волокон. Закончив подход, он
небрежно бросил штангу на пол, передав физкультпривет соседям снизу.
– Мое приветствие беспризорникам! –
отдуваясь, сказал он Мефу.
– Отвали! – буркнул Меф.
Он знал, что обидеть Эдю можно только тогда,
когда у него появится желание притвориться обиженным.
– Не груби дяде! Он пока что тяжелее тебя на
тридцать килограммов! Лучше тренируйся говорить «агу!», заскакивать в подгузник
за восемь секунд и притворяться двухлетним! – насмешливо посоветовал
Хаврон.
Мефа это не обрадовало.
– С какой радости? – спросил он.
– Ну как же? А произвести впечатление на
нового кандидата в папы? Кому он будет покупать мороженое и заводные машинки?
Меф даже не улыбнулся. Хаврон любил
проверенные шутки. С каждым последующим воспроизведением они казались ему всё
смешнее. Эту конкретную шутку Меф слышал от него уже рад «дцать».
Мефодий недоверчиво оглянулся на мать. Зозо
сидела красная и сердитая.
«Обычная история! – подумал Мефодий с
жалостью. – Вначале не выдержала и все выболтала Эдьке, а теперь получает
в нос. Может, она специально ему все рассказывает, чтобы он служил для нее
отрезвляющим душем?»
– Кто он? Снова гений? Абстрактный художник?
Городской фотограф, специализирующийся на снимках мусорных баков через
различные светофильтры? – спросил Меф подозрительно.
Вместо матери снова влез Эдя.
– Хуже. Абсолютно московский типаж. Дизайнер
коттеджей и загородных домов Моськин!
– Не Моськин, а Масин! – поправила Зозо.
– А мне без разницы! Ездит на джипе за сто
тысяч баксов. Ужинает исключительно в клубах, четырежды в год летает отдыхать
на Гавайские острова, чтобы благополучно заболеть там ангиной. Как будто ее в
Москве нельзя подхватить совершенно бесплатно! При этом должен всем кучу денег,
которые не собирается возвращать, живет в Братеево в двушке с мамой и
запирается от нее на стул…
Это было уже слишком.
– Не запирается он на стул!! Не
запирается! – вспылила Зозо.
– Даже и на стул запираться не разрешают? Ужас
какой! – съехидничал Эдя. – Ну и сестра мне досталась! Впору табличку
на двери вешать: «Здесь живет женщина, которой нравятся моральные уроды!»
Зозо не выдержала. Вскочив, она схватила Эдю
за шею и стала его душить. Хаврон испугался. Когда слабые женские руки хватают
тебя за ворот, это всегда страшнее, чем когда то же самое делают руки мужские.
Мужские хотя бы ясно от чего отрывать и куда откручивать.
– Всё-всё! Сдаюсь! – поспешно крикнул
Эдя. – Оттащите ее кто-нибудь от меня! Зоя!
От удивления, что ее назвали «Зоя», Зозо
разжала руки.
– Маленьких не бьют! Ты опять забыла, что я
твой младший братик! – сказал Хаврон назидательно.
– Это ты маленький? Ты жирный самодовольный
сплетник! Ты живешь в однушке с сестрой! И еще ты злобный как крыса! –
мстительно проговорила Зозо.
Она просто из себя выходила, когда родной брат
принимался разгуливать с киркой по паноптикуму ее женихов.
– Протестую! – возмутился Эдя. – Это
наглый поклеп! Крысы не злобные! У нас в бомбухе в вентиляции одна проживает,
разве только пасьянсы не раскладывает! Умна как академик! Консервы
принципиально не употребляет! Только свежие фрукты и сыр.
Зозо не дала заговорить себе зубы.
– Не уводи разговор в сторону, Хаврон! –
крикнула она с досадой. – О каждом можно сказать что-то плохое. А вот ты
скажи хорошее! Ну скажи! Хоть о ком-нибудь! Ради разнообразия!
Эдя поднапрягся. Задача перед ним была
поставлена непростая. К осуждению-то привыкаешь быстро, а вот отказаться от
него сложнее, чем спрыгнуть с самолета без парашюта в аквариум с рыбками.
