– А кто ещё? Будь с людьми прост и
доброжелателен. Не заискивай, но и не пытайся разорвать всех на части.
Оставайся сам собой! Не надо притворяться радостнее, чем ты есть в настоящий
момент. И рассказывать анекдоты, когда у тебя в спине торчит нож, тебя никто не
заставляет. У людей нюх на любую ложь и неискренность, даже самую маленькую.
Только они не всегда понимают, что это неискренность, и говорят обычно
«напряг», не вдаваясь в причины, почему он возник. И вообще старайся не думать:
почему на меня не так посмотрели, почему забыли поздороваться или сказали
что-то так, а не иначе. Если будешь об этом часто размышлять, мрак тебя
запутает. Охраняй свое внутреннее пространство, если хочешь, но спокойно
охраняй, без связок гранат. Хотя, наверное, это уже к Чимоданову больше
относится.
– К нему, да? – переспросил Мошкин и,
пообещав себе помнить слова Даф всю жизнь, забыл их через полтора часа.
Сейчас же перед свиданием у Евгеши разом
проснулись все старые его комплексы.
Опасаясь опоздать, Мошкин прибыл на «Красные
Ворота» за сорок минут до семи и долго стоял в центре зала, всеми толкаемый.
Только минут через десять он сообразил, что центр зала вовсе не означает
геометрический центр, находящийся на пересечении двух соединяющих углы прямых,
а может трактоваться более или менее вольно.
Мошкин отодвинулся с прохода, но и тут его
продолжали толкать. Можно было подумать, что он, Евгеша, является главным
препятствием города Москвы, о которое должен споткнуться каждый ее житель.
Под конец Евгеша тихо рассвирепел и начал
робко огрызаться. А тут еще его толкнули в плечо три раза подряд, с каждым
разом все настойчивее. Мошкин оглянулся, придав своему лицу не столько злобное,
сколько злобненькое выражение. Тотчас он охнул и запоздало подобрел. Перед ним стояла
та самая девушка.
– Чего ты такой? – удивленно спросила
она.
– Какой?
– Ну такой!
Мошкин устыдился, кратковременно утратил дар
речи и на вопрос: «Куда мы пойдем?» ткнул пальцем в потолок. Это могло означать
многое, но в данном подземном варианте означало «на поверхность».
Имя у девушки было хорошее, но немного
напрягавшее Мошкина – Эльвира. Он предпочел бы что-нибудь более простое. С
другой стороны, поднимать прямо сейчас вопрос о смене имени, а заодно, чтобы
дважды не заморачиваться, и фамилии было преждевременно.
Они поднялись в город, попетляли и скоро
оказались у Чистых прудов. Мошкин шел и страдал, не зная, о чем разговаривают с
девушками. Девушки представлялись ему чем-то особенным, а значит, и беседовать
с ними надо о чем-то значительном. Как на зло ничего фундаментального в голову
Мошкину не приходило.
Эльвира вначале говорила сама, забрасывая
пробные мячики то в спортивный огород, то в кинематографическое болото. Но,
увы, тут было всё глухо. Фильмов Мошкин не смотрел. Футболом не интересовался.
– Кстати, это твои плечи или ты их
подкладываешь? – спросила девушка. А то какие-то очень широкие!
Мошкин осторожно потрогал свое плечо. Плечо
было как будто его, но всё равно он на всякий случай усомнился и сказал, что
подкладывает.
Эльвира кивнула. Она так и думала.
– А по телефону ты другой был. Я другим тебя
представляла, – сказала она.
– А какой я был?
– Ну раскованный такой, даже болтливый.
Сказал, что собираешь детские погремушки. Я даже погремушку тебе хотела купить,
но подумала, что у тебя, наверное, такая уже есть.
– Я? А, ну да! – торопливо сказал Мошкин,
испытывая сильное желание пристукнуть Корнелия.
Эльвира засмеялась.
– Так ты шутил, что ли? Я долго не могла
понять: ты так серьезно об этом рассуждал!
Евгеша немного раскрепостился и, набравшись
храбрости, стал рассказывать о работе с шестом против меча. Тема ему самому
казалась интересной. Он так увлекся, что минут десять вообще не смотрел на
собеседницу. Когда же взглянул, заметил, что она давно потеряла нить
рассуждения и скучает.
Мошкин ощутил, как интерес Эльвиры к нему
истаивает. Дважды она с недоумением покосилась на него. Где-то из глубины
зрачков всплывал зевок, который вот-вот должен был материализоваться. Похоже,
она жалела уже, что потащилась на свидание.
«Интеллектуальный перегруз!» – осознал Мошкин.
С некоторым усилием Евгеша выдавил несколько
фраз о музыке, в которой понимал не больше, чем консерваторская виолончелистка
в теории метания боевого молота в редкую цепь врага. Вспомнив рассуждение
Улиты, что одно прикосновение стоит десяти слов, он надвинул ей на глаза
бейсболку и сделал вид, что хочет столкнуть в пруд. При этом, будучи человеком
тренированным, перестарался и действительно едва не катапультировал Эльвиру в
пруд, подхватив только в последний момент.
Эльвира закричала, замахала на Мошкина руками.
Зевок из глазок исчез. Мир снова стал для нее понятен. Разлившаяся река жизни
вошла в привычное русло.
Неожиданно у девушки зазвонил мобильник. Она
ответила. Поняв по терпеливой, чуть ноющей интонации, что разговаривают с
мамой, Мошкин деликатно отошел шагов на десять и стал смотреть на пруд.
Разговор затягивался. Судя по всему, мама Эльвиры относилась к тому опекающему
типу женщин, которые хотят знать, не только где сейчас находятся их дети, но и
какую шоколадку они съели, и какое солнышко на небе, и сразу ли подошла
маршрутка.
В идеале, конечно, было бы изобрести для них
веб-камеру, которая подключалась бы к глазам ребенка и транслировала бы маме на
экран всё, что он видит или делает. Такие мамы не ведают усталости. Даже в
сорок лет их взрослые дети получают столько же опеки, сколько получали ее в
старшей группе детского сада. Затравленные и нервные, бродят они по свету,
вздрагивая всякий раз, как начинает звонить телефон.
«Да, мама… Две котлеты. Нет, они были не
жирные!.. Что я делаю? Иду с клиентом на склад! Нет, ты его не знаешь! Иван
Петрович Федичкин, очень хороший человек из города Норильска… Да, я в шапке!» –
говорят они, нарочито срывая ее и в виде немого вызова обманутой маме
подставляя дождю свою вытертую лысину.
Тут идет обычное замещение мрака, когда нечто
изначально хорошее начинает искажаться и использоваться во вред. Атомный
реактор дает столько энергии, что ее хватит на целый город. Если всю его
энергию направить на одну лампочку, она не перегорит даже – испарится. Будь у
такой гиперзаботливой мамы девять детей и тридцать внуков, каждому бы досталось
ровно столько внимания, сколько нужно, и атомный реактор был бы счастлив. Вот
только почему-то у таких мам детей бывает всегда по одному… И снова звонит
телефон.
Разговор всё тянулся и тянулся. Эльвира
отвечала маме односложно, и чем односложнее она отвечала, тем больше мама
убеждалась, что от нее скрывают нечто глобальное и начинала уже раскопки.
