Маша замотала головой, вцепилась в подлокотники кресла.
— Можно я здесь, в коридоре, посижу?
— Это неразумно, ваше присутствие здесь ничего не изменит.
— Все равно, если можно, я останусь…
Ночь тянулась мучительно медленно. Маша то забывалась тревожным сном, то просыпалась. От сидения в неудобном кресле затекли спина и ноги. Утро она встретила полностью разбитой: и морально, и физически. В восьмом часу в коридор вышла все та же, знакомая уже, медсестра. Маша бросилась к ней.
— Ну как? — спросила шепотом.
— Проснулся. Температура тридцать семь и четыре.
— Спасибо! Можно мне к нему?
— Снова здорово! — Медсестра устало улыбнулась. — Зайдите лучше в ординаторскую, поговорите с лечащим врачом.
— Тем, который нас вчера принимал?
— Да, это заведующий. Его зовут Олег Анатольевич.
— Ну что? Так домой и не уезжали? — спросил Олег Анатольевич, как только Маша переступила порог ординаторской.
— Не уезжала.
— Ох уж мне эти мамаши! Ну, присаживайтесь, — он жестом указал на продавленный диван, — побеседуем. Самочувствие вашего мальчика удовлетворительное. Мы проводим дезинтоксикационную терапию, вводим антибиотики.
— Так, может…
— Нет. — Он махнул рукой, заранее предвидя Машин вопрос. — Анализ крови плохой. Мы понаблюдаем его до вечера.
— А вечером?
— А вечером вы придете, и мы поговорим. Сейчас езжайте домой, поспите немного. С вашим ребенком все будет хорошо, обещаю.
* * *
Маша выходила из ворот больницы, когда ожил ее мобильный.
— Мария Андреевна, где вас носит? — Голос Серебряного звенел от раздражения.
Господи, она совсем забыла про работу…
— Иван Матвеевич, простите. У меня ребенок заболел.
— И что?..
— Я сейчас приеду.
— Уж будьте так любезны… — В трубке послышались короткие гудки.
Ожидая маршрутку, Маша успела сделать звонок бабе Тоне — успокоить, подбодрить.
— Когда домой придешь? — спросила баба Тоня. — Я завтрак сготовила, ты ж там не ела ничего, в этой больнице.
— После работы. — Маша поспешила к подъезжающей маршрутке. — Я опаздываю… мне надо… Шеф звонил.
— У нее дите болеет, а она про работу думает! — послышалось в трубке. — На бюллетень иди, непутевая!
— Моя маршрутка… Я вам потом позвоню. — Маша зашвырнула телефон в сумочку.
Рядом, тонко взвизгнув тормозами, замер оранжевый бусик, приглашающе распахнулись двери. Маша сделала глубокий вдох, нырнула в его сумрачное нутро.
Серебряный смотрел в окно и хмурился. За стеклом было слякотно и мерзко. Его собственное настроение было под стать погоде. День начался «не с дуги».
Его новую свежекупленную и свежеотремонтировалную квартиру затопили соседи сверху. И в шесть утра Серебряному пришлось выяснять отношения с виновниками. Сосед, молодой еще совсем пацан, каялся и клялся все исправить в кратчайшие сроки. Только известны эти кратчайшие сроки. Придется переселяться в загородный дом, а это у черта на рогах, времени на дорогу туда и обратно будет уходить хрен знает сколько. Наверное, лучше поселиться в отеле, где-нибудь поближе к офису. Вот только Иллария Федоровна, домоправительница, расстроится. Не любит она, когда хозяин мыкается по казенным углам…
Серебряный приехал на работу раздраженный, не выспавшийся, с головной болью. Он жаждал кофе, а его секретарша посмела опоздать на работу. На часах уже половина десятого…
Скрипнула дверь. Серебряный отвернулся от окна — на пороге стояла его блудная секретарша.
— Извините… — Вид у нее был помятый и какой-то пришибленный.
Серебряный нашарил сигареты.
— Что — извините? — Он щелкнул зажигалкой, прикурил. — Мне кажется, я достаточно четко очертил круг ваших профессиональных обязанностей.
За облачком дыма ее лицо казалось размытым, нечетким, ненакрашенные губы подрагивали.
— Я уже говорила по телефону, у меня заболел ребенок…
— И что? Хорошо, у вашего ребенка случился насморк. Понятно, все дети болеют, но вы могли хотя бы позвонить! Или вы считаете, что работа — это такое место, куда можно ходить от случая к случаю?
Маша слушала Серебряного и почти ничего не слышала. В висках шумело, к горлу подкатывал колючий ком.
— Что вы молчите? Я с вами разговариваю!
Последнее время она стала считать его хорошим человеком. Он даже начал ей нравиться…
Нет, не умеет она разбираться в людях, совсем не умеет.
— Не кричите на меня, — сказала Маша.
— Что?
— Я виновата. Я обязана была вас предупредить. Вы можете меня наказать, но вы не смеете на меня орать, не имеете права.
Так, стоп. Нужно взять себя в руки. От ее выдержки зависит их с Ванькой дальнейшая жизнь. Маша не должна потерять эту работу.
— Значит, я не имею права. — Серебряный глядел на нее с недобрым прищуром, сигарета в его руке медленно тлела, роняя пепел ему на брюки.
— Иван Матвеевич, простите меня. — Чтобы не упасть, Маша вцепилась в дверной косяк. — Простите, этого больше не повторится.
Он молчал, наверное, целую вечность, разглядывал ее задумчиво и молчал, а когда заговорил, голос его был холоден и вежлив:
— Сварите мне кофе, будьте так любезны.
Баба Тоня позвонила в третьем часу.
— Машка, звонили из больницы, — сказала она трагическим шепотом.
— Что? — Маша без сил опустилась в кресло, приготовилась к дурным новостям. — Что-то случилось? Что-то с Ванюшей?
— Я не знаю, они спросили, где тебя можно найти. Они хотят с тобой поговорить.
— О чем? — Ноги сделались вдруг ватными, если бы Маша стояла, то обязательно упала бы.
— Не знаю… Я не поняла ничего…
— Я сейчас приеду. — Маша уронила трубку, сделала несколько глубоких вдохов, чтобы собраться с силами.
Серебряный курил сигарету за сигаретой. День продолжился так же неудачно и бестолково, как и начался. Несмотря на все усилия, его и Егора, срывался очень выгодный контракт с немцами. Они обрабатывали этих чертовых капиталистов несколько месяцев, и вот, когда казалось, что все уже на мази, контракт ушел к конкурентам.
В дверь постучали.
— Да! — рявкнул Серебряный, сминая в пепельнице недокуренную сигарету.
— Иван Матвеевич, мне нужно уйти, — с порога заявила его секретарша. — Очень нужно. Пожалуйста.
Наверное, если бы все это происходило в какой-нибудь другой день, менее мерзкий, более удачный, Серебряный бы отпустил ее без разговоров, а сегодня…
