Но в ту ночь взгляды этого испанца вызывали мучительную неловкость. Серена старалась держать тебя в руках. Остальные гости становились все развязнее, по мере того как вино в бутылках убывало. Если они и заметили странный привкус, то ничем не дали этого понять, и Серена решила, что ей, должно быть, показалось. Той ночью она выпила больше обычного, и это помогало не замечать жадного взгляда испанца.
Она смутно помнила, как ее запихнули в экипаж, доставивший обоих в снятый генералом дом, где в тот момент процветало его игорное заведение. И так же смутно помнила, как горничная укладывала ее в постель, игриво упрекая за невоздержанность, хотя такого никогда раньше не бывало. Она не помнила, как заснула. Но помнила пробуждение.
Все было таким омерзительным, таким странным… она словно оказалась в густом тумане, не в силах пошевелиться или отреагировать, но сознавала при этом все. Воспоминание до сих пор наполняло ее липким страхом. Сначала она сознавала только, что кто-то растягивает ее, укладывает, раздвигает ноги, поднимает руки над головой. При этом все было тихо. Но вдруг над ней нависло лицо испанца. Она ощущала сначала запах вина из его рта, а потом и вкус его омерзительных губ. Серена хотела сопротивляться, отвернуть голову, пнуть его ногой. Но была обездвижена, парализована каким-то зельем. Он вошел в нее, и она чувствовала каждое движение, каждый короткий выпад. Наконец он отвалился и встал, а генерал укрыл падчерицу простыней, благочестиво отводя глаза. Прикроватные занавески были задвинуты, и она опять осталась одна, и красная дымка забытья снова завладела ею.
Утром она проснулась поздно. Голова раскалывалась, тошнота подкатывала к горлу, кошмар все еще был так жив в памяти, словно произошел на самом деле. И ужас, затопивший ее, когда тело подсказало ей, что так все и было…
Три дня она не выходила из комнаты. Отчим посылал записки, стучался в запертую дверь, сначала молил, потом требовал его впустить. Но она ни на что не обращала внимания. А когда вышла на четвертый день, словом не упомянула о той ночи. Сначала он был сбит с толку и сконфужен, когда она продолжала молчать, но потом на его лице появилось видимое облегчение, словно он уверился, что падчерица не подозревает о насилии. Что зелье, парализовавшее ее тело, лишило также разума. А Серена позволяла ему в это верить. Пока не настало время бросить правду ему в лицо.
Вернувшись к реальности, она подумала, уж не потратила ли зря козырную карту, но сердцем чувствовала, что была права. На этот раз он не опоит ее так легко. Правда, существовали и другие способы лишить ее сознания, дать Бредфорду то, чего он жаждал. Но подобное больше не должно случиться! Ни с ней, ни с Абигайль! Если генералу удастся заполучить Абигайль в жены, он легко продаст ее тому, кто даст больше, как сделал с падчерицей. А Абигайль слишком наивна, неопытна и не сможет постоять за себя. Серена была совершенно уверена, что Абигайль вряд ли поддастся ухаживанию генерала, но, ободряемая матерью, не сумеет противостоять предложению человека, который по возрасту годится ей в отцы. Девушка нуждается в защите, и только Серена сможет ее уберечь. Она не уйдет из дома, пока не спасет бедняжку Абигайль.
Нужно проделать все это, не возбудив подозрений в мистере Саттоне. Прежде всего он вряд ли поверит Серене, даже если та расскажет чистую правду. Ведь та же Серена открыто поощряла интерес отчима к Абигайль, почему же вдруг неожиданно пошла против него? И даже если она убедит мистера Саттона, реакция последнего легко предсказуема. Мечта Абигайль о лондонском сезоне и хорошей партии развеется в прах.
Значит, нужен другой поклонник. Если Абигайль влюбится в безупречного молодого человека, который удовлетворит даже честолюбивые претензии миссис Саттон, генерал останется ни с чем и даже не узнает о роли падчерицы в этом деле. Но как найти идеального поклонника?
Она вдруг представила Себастьяна. Абигайль и ее мать уже заинтересовались им. И даже устраивали специально для него званый обед. Может, как-то это использовать? Если Себастьяна попытаться убедить выказать внимание к милой девушке, у Серены останется время найти кого-то другого. Но кроме того, что это очень сложно, как она может ожидать от Себастьяна шагов навстречу после того, что между ними произошло? Они так и не выяснили отношений, лишь углубили пропасть между ними.
Очевидно, эти три года Себастьян следовал путем любого молодого аристократа. После больно ранившего его предательства он удивительно быстро собрал осколки своей жизни. Стоит взглянуть на него, чтобы это понять. Он стал спокойным, уверенным в себе и в правильности своей жизни. А она… тогда ей едва исполнилось двадцать, а теперь ей всего двадцать три, но последние три года лишили ее надежд на будущее, оставив впереди лишь голую пустыню. Теперь ей нечего предложить Себастьяну. И почему он должен в чем-то идти ей навстречу?
Она убрала пистолет в ящик секретера и заперла ключиком, который носила в потайном карманчике юбки.
В комнату, постучав, вошел Фланаган с запечатанным письмом на подносе.
— Это принес посыльный, леди Серена, — с поклоном сказал он, протягивая поднос.
— Спасибо, Фланаган.
Она глянула на почерк. Похоже, ее мысли каким-то образом материализовались в сложенном листке бумаги.
— Посыльный ожидает ответа, миледи.
— Да, — пробормотала она, глядя на записку. Только Себастьян оживлял строго начерченные буквы завитушками, когда на него находила такая прихоть. И это всегда ее веселило. Но почему он пишет ей сейчас?
Что же, она не узнает, пока не развернет записку.
— Попросите посыльного подождать.
— Конечно, мэм.
Серена разрезала письмо ножом и развернула листок.
«Приходи на Страттон-стрит в три сегодня днем. Возьми закрытый экипаж, чтобы никто тебя не узнал. С.С.».
Себастьян всегда заботился о ее репутации. Куда больше, чем о своей собственной. Похоже, ничего не изменилось. Но зачем он хочет ее видеть? Разве между ними осталось что-то недосказанное? Однако она почти против воли взяла листок бумаги и написала одну короткую фразу.
«Приеду в три».
Сложила и запечатала записку, позвонила Фланагану, велела передать ее посыльному, после чего поднялась в спальню. Не важно, зачем она понадобилась Себастьяну: гордость и тщеславие требовали, чтобы она выглядела как можно лучше. Конечно, темно-красный шелк ей к лицу, но после того как его похвалил генерал, она никогда больше не наденет это платье.
Серена решила вызвать Бриджет и принялась нетерпеливо дергать за шнуровку.
— Господи, леди Серена, что с этим платьем? Посадили пятно? — ахнула горничная. — Вы порвете шнуровку!
— Помогите, Бриджет, мне в нем неудобно!
Серена направилась к шкафу, не обращая внимания на возившуюся со шнуровкой Бриджет.
— Да постойте хоть минутку! — взмолилась горничная.
— Мне нужно что-то более легкое, более фривольное.
