— И как ты себе это представляешь? — лениво протянул Чейз. — Ты ведь женат.
— Она в любом случае может быть счастлива.
— И это то, чего ты хочешь? Ее счастья?
Борн задумался, отметив удивление в голосе Чейза. Совершенно определенно он начинал это путешествие без единой мысли о счастье Пенелопы. И более того (даже пусть он знал, что это делает его худшим из мужей), он был готов пожертвовать ее счастьем ради мести. Но ведь он не чудовище; если бы он мог, то сделал бы ее счастливой и уничтожил Лэнгфорда.
В доказательство он с уважением отнесся к ее просьбе не прикасаться к ней больше. Потому что точно знал — привычка ложиться в постель со своей безупречной целомудренной женой будет ошибкой, ведь она как раз из тех женщин, кому непременно потребуется больше. Гораздо больше, чем он готов дать.
Поэтому, черт возьми, он будет держаться от нее подальше.
Даже если вожделеет ее сильнее, чем может выразить словами.
— Я вынудил ее выйти за меня замуж ради клочка земли. Меньшее, что я могу для нее сделать, — это подумать, каким образом леди может стать довольной жизнью после того, как наш брак послужит своей цели. Я отошлю ее прочь сразу же, как только доказательства падения Лэнгфорда окажутся в моих руках.
— Почему?
Потому что она заслуживает большего.
Борн сделал вид, что интерес к разговору у него окончательно пропал.
— Я обещал ей свободу. И приключение. Она может делать все, что пожелает.
— Значит, если леди так решит, ты позволишь ей наставить тебе рога?
Борн понимал, что это наживка. Знал, что не следует на нее клевать, но кулаки его все равно сжались.
— Если будет осмотрительной, это не моя забота.
— А сам ты ее не хочешь?
— Нет.
Лжец.
— Стало быть, опыт неудачен? В таком случае пусть с ней разбирается кто-нибудь другой.
Борн с трудом удержался от порыва впечатать Чейза в стенку. Сама мысль о том, что другой мужчина будет к ней прикасаться, была ему ненавистна. Другой мужчина познает ее пыл, ее страстность, — искушение куда более сильное, чем карты, бильярд или рулетка. Она угрожала его самообладанию, его с трудом сдерживаемым желаниям, его давно забытой совести.
Он не сможет сделать ее счастливой.
А ему захочется, и очень скоро.
Дверь в номер владельцев открылась, и Темпл избавил Борна от продолжения этого тягостного разговора. Его массивный силуэт перекрыл свет. Был вечер субботы, и Чейз, Кросс и Темпл собирались играть в фараон.
Следом за Темплом вошел Кросс, тасуя колоду карт, и спросил с удивлением в голосе:
— Борн тоже играет?
Борн подавил вспыхнувший при этих словах соблазн. Он хотел играть. Хотел забыться в простых, незамысловатых правилах игры. Хотел притвориться, что в жизни нет ничего, кроме удачи.
Но понимал, что нельзя.
Удача давно не была на его стороне.
— Я не играю.
Эта троица и не ждала, что он к ним присоединится, но они все равно всегда спрашивали. Чейз поймал его взгляд.
— Ну, останься и хотя бы выпей с нами.
Если он останется, Чейз будет изводить его и дальше. Задавать новые вопросы.
Но если уйдет, его мыслями завладеет Пенелопа, заставив чувствовать себя, как дюжина дураков.
Он остался.
Остальные расселись за столом, который использовали только для этой игры с единственными игроками — Чейзом, Кроссом и Темплом. Борн занял четвертый стул — всегда за столом, но никогда в игре.
Темпл перетасовал колоду. Майкл смотрел, как карты дважды раскрылись веером между его толстыми пальцами, как полетели по столу. Ритмичный шорох гладкой бумаги по толстому сукну сам по себе был искушением.
Они молча сыграли две партии, а затем Чейз задал очередной вопрос, прямой и откровенный:
— А если она захочет детей?
Темпл и Кросс, рассматривавшие свои карты, слегка растерялись. Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что они не сдержали интерес. Первым заговорил Кросс:
— Когда кто захочет детей?
Чейз откинулся на спинку стула.
— Пенелопа.
Дети... Им потребуется больше, чем отец в Лондоне и мать в деревне. Им потребуется больше, чем детство, проведенное в тени игорного ада. А если это будут девочки, им потребуется больше, чем отец с грязной репутацией. Отец, губящий все, к чему прикасается.
В том числе их мать.
Дьявольщина.
— А она их захочет, — настаивал Чейз. — Она как раз из тех женщин.
— Да ты-то откуда знаешь? — спросит Борн, раздраженный уже тем, что эту тему вообще подняли.
— Я много чего знаю об этой леди.
Темпл и Кросс обратили свое внимание на Чейза.
— В самом деле? — спросил Темпл с недоверием в голосе.
— И что, у нее лошадиное лицо? — поинтересовался Кросс. — Борн утверждает, что нет, но мне кажется, он только по этой причине и торчит тут с нами, а не сидит дома и не показывает ей, какими увлекательными могут быть ночные забавы маркизы Борн.
Раздражение усилилось.
Чейз сбросил карту.
— Нет, у нее не лошадиное лицо.
Борн стиснул зубы. Нет. Ничего подобного.
Кросс подался вперед.
— Она занудная?
— Насколько мне известно, нет, — ответил Чейз и повернулся к Борну. — Она занудная?
В голове вспыхнула картинка — Пенелопа глухой ночью пробирается сквозь снег с фонарем в руке, а потом заявляет, что вышла на поиски сухопутных пиратов. И следующая — она, обнаженная, распростерлась на его меховом покрывале. Он поерзал на стуле.
— Она никоим образом не занудная. С чего вы взяли?
Темпл взял карту.
— Тогда что с тобой такое?
Повисла пауза. Борн переводил взгляд с одного партнера на другого, и у каждого глаза были как блюдца.
— Честное слово, вы похожи на сплетниц, обожающих скандалы.
Чейз вскинул бровь.
— Раз так, я сам им объясню. — Еще одна пауза, Кросс и Темпл выжидательно подались вперед. — С ним вот что такое — он решил, что отошлет леди от себя.
Темпл вскинул глаза.
— И надолго?
— Навсегда.
Кросс поджал губы и повернулся к Борну.
— Потому что она девственница? Ну в самом деле, Борн. Ты не можешь винить ее за это. В смысле — бог знает почему, но все эти аристократические сливки общества очень высоко ценят эту особенность. Дай леди время. Она научится.
