Он прижался лбом к ее лбу, привлек ее к себе, стремясь оказаться как можно ближе.
— Я здесь. Я твой. И Боже милостивый, Пенелопа, я тоже о тебе мечтал. Очень!
Она улыбнулась, такая красивая.
— Как такое может быть?
— А как этого могло не быть? — возразил он голосом, хриплым от обуревавших его чувств. — Девять лет я думал, что меня спасет отмщение, но только ты, моя сильная, прекрасная жена, смогла доказать мне, что я ошибаюсь, что мое спасение — это любовь. Ты мое избавление, — прошептал он. — Мое благословение.
Теперь она плакала по-настоящему, и Майкл губами собирал ее слезы, а потом прильнул к ее губам в долгом страстном поцелуе, изливая в этой ласке всю свою любовь, и целовал ее, пока оба они не задохнулись. Он поднял голову.
— Скажи, что ты веришь мне.
— Я верю тебе.
— Скажи, что ты любишь меня, леди Пенелопа.
— Для вас — леди Борн. — Она положила руки ему на плечи, запустила пальцы в волосы. — Я люблю тебя, Майкл. Люблю просто отчаянно. И очень счастлива, что ты тоже решил полюбить меня.
— Разве я мог не полюбить тебя? — воскликнул он. — Ты мой воин! Не испугалась ни Бруно, ни Лэнгфорда и сражалась отвалено.
Пенелопа смущенно улыбнулась:
— Я не могла уйти. Не хотела стать твоим падшим ангелом. Я бы последовала за тобой в преисподнюю... только для того, чтобы вернуть тебя оттуда.
Эти слова окончательно посрамили его.
— Я не достоин тебя. Но боюсь, что отпустить тебя не смогу.
Серьезный взгляд голубых глаз не дрогнул, когда она спросила:
— Обещаешь?
— Обещаю. — Он обнял ее обеими руками, уткнулся подбородком ей в макушку и вдруг вспомнил. — Я же принес твой выигрыш, любовь моя! — Он вытащил бумаги и положил их рядом с пудингом.
— Это твоя собственность.
Майкл поцеловал ее в шею и улыбнулся, услышав, как она вздохнула под этой лаской.
— Нет. Твоя. Честно выигранная.
Пенелопа покачала головой:
— Из вчерашнего выигрыша я хочу только одно.
— Что именно?
Она потянулась к нему и поцеловала так крепко, что у него захватило дух.
— Тебя.
— Боюсь, скоро ты пожалеешь об этом выигрыше, Шестипенсовик.
Она серьезно покачала головой:
— Никогда.
Они снова поцеловались, забывшись в объятиях друг друга на долгие минуты, но любопытство победило, и Майкл первым поднял голову.
— А что у тебя было на Лэнгфорда?
Пенелопа фыркнула, перегнулась через него, поворошила лежавшие на столе документы и вытащила небольшой, сложенный квадратиком лист бумаги.
— Ты забыл преподать мне самое главное правило негодяев.
— Это какое же?
Она аккуратно развернула квадратик и протянула ему.
— Когда сомневаешься, блефуй.
В руках у Майкла оказалось приглашение в «Ангел».
Изумление сменилось хохотом, а затем гордостью.
— Моя грешница жена, любительница азартных игр! А ведь я поверил, что у тебя есть что-то по-настоящему убийственное.
Пенелопа улыбнулась ярко и дерзко, и Майкл решит, что разговоров на сегодня достаточно.
Он уложит жену на пол столовой и раздел догола, восхищаясь каждым обнажавшимся участком ее тела. Ее смех сменился вздохами восторга, а он напоминал ей снова и снова, как сильно ее любит.
Долгие годы на вопрос детей и внуков, откуда на столе «Адского дома» появилось это круглое черное пятно, маркиза Борн отвечала, что инжирный пудинг оказался неудачным... но маркиз всякий раз возражал ей, утверждая, что, по его мнению, это быт самый удачный инжирный пудинг на свете.
Эпилог
«Дорогой Шестипенсовик!
Знаешь, я сохранил их все. Каждое присланное тобой письмо, даже те, на которые так и не ответил. Прости меня за столь многое, любовь моя: за то что я оставил тебя, что так и не вернулся домой, что мне потребовалось очень много времени, чтобы понять — мой дом там, где ты, и что пока ты рядом; все остальное не имеет значения.
Но в самые темные часы, в самые холодные ночи, когда я понимал, что потерял все, у меня все же оставались твои письма. И с их помощью я чувствовал, что ты по-прежнему рядом.
И тогда я любил тебя, моя дорогая Пенелопа, сильнее, чем можно себе представить, — так же, как люблю тебя сейчас, сильнее, чем ты думаешь.
Майкл
«Адский дом», февраль 1831 года».
Неделю спустя
Кросс проснулся, как обычно, в своем кабинете в «Падшем ангеле», на убогом ложе, втиснутом между переполненным книжным шкафом и огромным глобусом, заваленным документами. Необычным явлением была женщина, сидевшая за его письменным столом.
Нет, стоп. Не женщина. Леди. Молодая светловолосая леди в очках.
Она читала его бухгалтерскую книгу.
Кросс сел, не обращая внимания на то, что был без рубашки и что джентльмены, как правило, не здороваются в полуголом виде с дамами. К черту условности. Если женщина не хочет видеть его полуголым, нечего ей врываться в его кабинет по ночам.
То, что мужчины, как правило, не ночуют в собственных кабинетах, особого значения не имело.
— Могу я вам чем-то помочь?
Она даже глаз не подняла.
— Вы ошиблись в расчетах в колонке Е.
Что за чертовщина?
— Быть того не может.
Она подтолкнула на переносице очки и заправила за ухо выбившуюся белокурую прядь, не отрываясь от гроссбуха.
— Ошиблись. Здесь должно быть сто двенадцать тысяч триста сорок шесть фунтов и семнадцать пенсов.
Невозможно.
Он поднялся, подошел и посмотрел поверх ее плеча.
— Тут так и написано.
Она мотнула головой и ткнула пальцем в строчку. Кросс заметил, что кончик пальца слегка кривоват и загибается чуть вправо.
— Вы написали сто двенадцать тысяч триста сорок пять фунтов и семнадцать пенсов. Вы... — Она посмотрела на него снизу вверх, отметив его высокий рост и голую грудь. Глаза ее под очками напоминали совиные. — Вы... вы потеряли фунт.
Кросс перегнулся через нее, нарочно придавив своим телом и с удовольствием услышав, как она ахнула.
— Это цифра «шесть».
Она кашлянула и взглянула еще раз.
— О!.. — Наклонилась, всмотрелась внимательнее. — Должно быть, у вас окончательно испортился почерк, — сухо произнесла она, взяла карандаш и поправила цифру.
