— А ему это не повредило бы! — неожиданно резко бросила от ближайшего к ним зеркала Кэролайн, поправляя прическу. — Уж очень он любит, чтобы все было так, как он того пожелает! — И она умчалась, мотнув подолом и оставив после себя аромат парижских духов.
Довольно робко и нерешительно, убедившись, что одежда и прическа ее в порядке, через некоторое время Орелия спустилась вниз. Кэролайн была не права, упрекая ее за то, что она побаивается герцогини. Было, было в этой старой даме нечто такое, что внушало к ней чрезвычайное и опасливое почтение! Сейчас она сидела в салоне, одетая, как всегда, в белое, сверкающая своими знаменитыми бриллиантами.
— Поторапливайтесь, дитя! — властно воскликнула она при появлении Орелии. — Нам с вами некогда прохлаждаться, сегодня у нас очень много дел, и я заказала экипаж на половину второго.
— Экипаж? Мы куда-нибудь едем, мэм?
— Разумеется! Мы едем по магазинам! Мне стало известно, что вам очень нужны новые туалеты, и я намерена обеспечить вас всем необходимым, можно сказать — маленьким приданым. Не таким, конечно, дорогим, какое получила Кэролайн, но нам надо приобрести все, что требуется молодой моднице для ее первого бального лондонского сезона.
Орелия сделала глубокий вдох, чтобы немного успокоиться — она никак не ожидала услышать от герцогини такое, — и осмелилась возразить:
— Извините, мэм, но я не могу принять такой щедрый подарок, я догадываюсь, кто рассказал вам о том, в чем я нуждаюсь, и хотя я чрезвычайно признательна вам за доброту, мэм, мой ответ будет — «нет».
— Вы только подумайте! Вот уж действительно… Зачем же тогда Кэролайн мне сказала, что у вас нет бального платья на сегодняшний вечер?
— Кэ… Кэролайн? Это Кэролайн вам сказала, мэм?
— Ну конечно! Кто же еще?
Ответить ей откровенно было никак невозможно, и Орелия немало смутилась.
— А я-то думала, — продолжила герцогиня, — что вы обрадуетесь, не говоря уж о том, что будете немного и мне благодарны за этот подарок, в котором, по-видимому, вы все же очень нуждаетесь!
— Вы… мэм… хотите мне подарить… платье?
— Да, детка, именно это я и намереваюсь сегодня сделать. Не думаете же вы, что я представлю изысканному светскому обществу деревенскую особу не в элегантном наряде, а в ее будничном платье?
— Видите ли… мэм… — начала было Орелия, но что она могла ответить на слова герцогини? Минуту назад она была совершенно уверена, что это маркиз попросил свою бабушку «озаботиться туалетами для мисс Стэнион», а все счета будут отосланы ему, однако разве могла она хоть единой душе доверить свое тайное предположение? Только Саре, взирающей на нее с небес…
Орелия взглянула на герцогиню, на ее некогда прекрасное лицо — в эту минуту оно было исполнено надменности и аристократического превосходства. Что ж, остается только принять с благодарностью щедрую заботу, какую ей предлагает благородная старая дама!
— Благодарю вас… мэм… за вашу несравненную доброту… — с трудом покорно вымолвила Орелия.
Спустя три часа она вернулась в Райд Хауз в совершенном чаду. Никогда бы она не поверила, что станет обладательницей всех этих дивных нарядов, при виде которых у нее захватило дух от восхищения, а также пальто, пелерин и такого белья! Герцогиня решила, что у Орелии должно быть все! И это «все», даже сумки, должно соответствовать тону платьев, а шали — быть связаны с примесью лебяжьего пуха, дабы защищать от вечерней сырости и прохлады. Здесь были также вышитые ночные туфли; невесомые, из тончайшего батиста, ночные сорочки, которые, в соответствии с пресловутым выражением, можно было продернуть сквозь обручальное кольцо; перчатки разной длины, вышитые головные ленты и перья в тон сверкающему стеклярусу, украшавшему платья…
— Хватит, хватит, ничего больше не надо, я умоляю вас! — неустанно вскрикивала Орелия каждый раз, когда герцогиня выбирала очередную вещь из совокупности, составляющей в ее понимании «все», однако ее азартная благодетельница, не обращая внимания на мольбы, приобретала и приобретала, пока Орелия не потеряла этим приобретениям счет, а ведь еще были капоры, шарфы, зонтики от солнца — герцогиня поистине была ненасытна и впала в какой-то экстаз… А может быть, вспоминала молодость, когда подобными же вещами тешила и радовала себя?
Когда наконец они пустились в обратный путь, нагруженные, как караван верблюдов в пустыне, Орелия могла только, задыхаясь от волнения и усталости, бессвязно пролепетать:
— Мэм, смогу ли я… хоть когда-нибудь… отблагодарить вас?
— Да, сможете, если сделаете блестящую партию! — был ей незамедлительный и категорический ответ. — Теперь я уверена, что в этом никаких сомнений быть не может. Вы мне сразу показались хорошенькой, но я и представить себе не могла, какая же вы на самом деле красавица! Особенно вам идет белое, голубое и бледно-зеленое. Запомните, эти цвета — ваши! В одежде этих тонов вы просто воздушны, словно сошли с картин Боттичелли! Вы видели здесь, в холле, его картину «Три грации»? Это, конечно, очень удачная копия, но это неважно! Так знайте, что вы — одна из этих граций, выбирайте любую, и она станет вам отражением, хотя они не слишком одеты, однако движения их, нежная пластика — это все-все-все ваше, милочка, и вы должны непременно знать это и пользоваться тем, чем вас наградила природа, и тогда ни один мужчина перед вами не устоит, уж вы мне поверьте, дорогуша, уж я в этом толк знаю… — И, задохнувшись в этом потоке и помолчав немного после такой бурной тирады, герцогиня добавила тоном, как если бы зачитывала приговор в суде: — И теперь, если у вас есть вкус, вы поймете, что платья, подаренные Кэролайн, совершенно вам не к лицу… Бордо — не ваш цвет!
На это Орелия ничего не ответила: зачем — подумала она — объяснять богатым людям, что у нее был один только выбор: или принять обноски Кэролайн, или ходить голой. Разве герцогиня или ее внук, маркиз, со всеми своими сокровищами и своим положением в обществе могут хоть отчасти понимать, что значит быть бедной?..
— Герцогиня очень богата? — спросила Орелия у Кэролайн, когда они остались одни. Про Боттичелли и его граций она говорить кузине, конечно, не стала. И про приговор относительно цвета бордо тоже предпочла умолчать.
— Господи, помилуй, да вовсе нет! Она постоянно и во всем зависит от того, что ей дает Дариус. Только в прошлом месяце он купил ей новую карету и двух очень-очень дорогих чистокровок для упряжки.
Орелия снова глубоко вздохнула: вот! Значит, она не обманулась, предполагая, кто будет платить за ее новые роскошные, якобы подаренные ей герцогиней наряды, но теперь ее догадка превратилась в неоспоримый факт, и она содрогнулась от гнева. Как он посмел так с ней обойтись? Неужели он не понимает, как оскорбил ее? Однако она была уверена и в том, что, если заявит ему свой протест, он притворится, будто абсолютно не понимает причин ее оскорбленности и обиды и, конечно, даже поклянется, что все эти вещи — подарок его бабушки, а он к этому совершенно непричастен, и она снова и снова молча твердила себе: «Как, как он посмел так поступить!..»
