— О ком ты говоришь, Кэролайн? — спросил он самым безразличным тоном.
— Его превосходительство итальянский посол влюбился в нашу Орелию, — охотно поделилась Кэролайн «новостью». — Я по его взгляду вчера об этом догадалась, и он умоляет, чтобы я разрешила ей принять приглашение на обед сегодня вечером. Я сказала, что она может его принять, но с тем условием, чтобы я ее сопровождала, и я уверена, что ты одобришь мое условие, Дариус.
Орелия не смела и взглянуть на маркиза и смотрела ничего не видящим взглядом на письмо, которое все еще держала в руке: ей так хотелось порвать его, подальше выбросить клочки и объявить, что у нее нет ни малейшего желания ехать в итальянское посольство, но тут раздался голос маркиза:
— Разумеется, Орелия может делать все, что ей заблагорассудится, и если ты, Кэролайн, считаешь своим долгом защищать репутацию кузины, то, естественно, тебе непременно следует сопровождать ее.
Было в его интонации нечто такое, что чуть ли не испугало Орелию: нет, Кэролайн не удалось его обмануть, но она сразу же решила, что, наверное, дала волю воображению. С какой стати маркиз хоть на мгновение может заподозрить, что происходит на самом деле, а именно: итальянский посол заинтересован только в присутствии Кэролайн?
— Да, орхидеи просто великолепны! — И Кэролайн «заботливо» обратилась к Орелии: — А теперь, дорогая, иди наверх и напиши послу записочку, что мы обе с большим удовольствием принимаем его приглашение.
— Так ты поедешь сейчас кататься, Кэролайн? — отрывисто спросил маркиз. — Или у тебя другие планы на это утро?
И опять Орелии почудилось нечто подозрительное в том, как он сказал о «других планах». Все еще опасаясь встретить его взгляд и заговорить с ним, Орелия так быстро взбежала по лестнице, словно за нею гнались демоны. Оказавшись на верхней площадке, она услышала, как Кэролайн «доверительно» проговорила:
— А знаешь, Дариус, мне кажется, что этот итальянский посол — очень подходящая партия для Орелии, — однако ответа маркиза услышать уже не могла, потому что, вбежав в гостиную, крепко захлопнула за собой дверь.
«Невыносимо! Это просто невыносимо, что Кэролайн так распоряжается мною!» — подумала она и тут же с горечью и смирением напомнила себе, что мнение маркиза о ней и ее поступках не должно иметь никакого для нее значения. Он был к ней добр, это правда, но она для него только двоюродная сестра его невесты, девица, которой он оказывает покровительство, особа, настолько несведущая в отношениях, существующих в светском обществе, что он невольно чувствует ответственность за нее. Она припомнила, как он был сердечен с ней прошлой ночью, и то, как он сравнил ее с лучом лунного света. И стихи его вспомнила… Но это все слова, и только слова! Он мог даже почувствовать некоторое восхищение, глядя на нее, но ведь любой мужчина может восхищаться тем, как женщина выглядит, и совсем при этом не испытывать к ней интереса как к личности. Она снова припомнила также, что маркиз ее сравнивал с живописными образами Боттичелли. Вот она для него и есть то, о чем он говорил, то есть — объект эстетического восхищения и ничего более! Да, она привела его в ярость своим вызывающим, нескромным поступком, поездкой к сэру Мортимеру, но его гнев — и сейчас она это хорошо понимала — был продиктован мыслью о ее якобы неприличном поведении… А все же она никогда не забудет, какой у него был голос, когда он попросил у нее прощения!
И, сидя в одиночестве в гостиной, Орелия закрыла лицо руками. Вчера ей показалось, что ее окутывает туман, но нет, все гораздо хуже! Все теперь так, словно она бьется в гигантской паутине, и каждый раз, когда хочет освободиться, запутывается еще больше. Ей сейчас хотелось бежать и спрятаться в тайном убежище, но она знала, что ее долг — остаться. Она обязана помочь Кэролайн и поэтому должна обманывать маркиза. Ей отчаянно хотелось помочь им обоим. Увы, подумала она с горечью, помогая им, себя она обрекает на крестные муки…
Глава 7
Здание, где размещалось итальянское посольство, было почти так же величественно, как Карлтон Хауз! На стенах висели картины, привезенные послом из Рима, копии со знаменитых полотен, и повсюду, куда бы Орелия ни взглянула, она видела зеркала в резных рамах, позолоченные столики и мраморные статуи. Лакеи, одетые в причудливые ливреи, густо расшитые золотом, производили слегка театральное впечатление на Кэролайн и Орелию, когда их вели по бесконечным дорожкам из красного бархата в личные апартаменты посла. Здесь их приветствовал сам граф, выглядевший чрезвычайно элегантно, а гостиная так изобиловала предметами искусства, что производила скорее впечатление музея, но не жилой комнаты.
— Найду ли я слова, чтобы приветствовать вас? — спросил посол, взяв руки Кэролайн в свои и поднося их поочередно к губам. А затем, лукаво блеснув глазами, он обратился к Орелии:
— Я рад, что Кэролайн обладает б льшим даром убеждать, чем я, мисс Стэнион!
Орелия собиралась в ответ наградить его суровым взглядом, но внезапно улыбнулась: было что-то мальчишеское в его веселости и абсолютной искренности, с какой он восхищался Кэролайн. Тем не менее она ощущала беспокойство, видя, как фамильярно ведет он ее сестру по гостиной, как смотрит на нее горящим взглядом и нашептывает страстные комплименты, которые все же доносились и до ее слуха, и она не могла не думать о том, что все складывается не лучшим образом для репутации Кэролайн, а думая об этом, не раз вздохнула.
В качестве еще одного гостя им был представлен друг и коллега графа ди Савелли, тоже сотрудник посольства. Обедали они в личной столовой посла, и, хотя Орелия решила и хотела быть строгой и не скрывать своего неодобрения по поводу этого приватного приема, она то и дело смеялась, удивляясь остроумию двух итальянцев, весело перебрасывающихся изящными репликами, как пестрыми мячиками. В сущности, за все время ее пребывания на лондонских приемах, которые, как правило, омрачались для нее присутствием герцогини, этот вечер был самым интересным и самым приятным из всех вечеров, на которых она здесь побывала.
Не приходилось, однако, сомневаться и в том, что посол смотрит на Кэролайн с нескрываемым вожделением, а она, раскрасневшаяся, сверкая глазами, его всячески поощряет.
Граф Карлос Ферранда, третий гость, был примерно того же возраста, что и посол. Временами Орелии казалось, что его забавляет поведение друга, который изо всех сил старался быть обворожительным. Когда после обеда все перешли в салон, а Кэролайн и посол под надуманным предлогом удалились вдвоем, оставив ее наедине с графом, тот, заметив, что Орелия проводила их тревожным взглядом, улыбнулся:
— Мисс Стэнион, вы слишком юны, чтобы вести себя, как обеспокоенная дуэнья!
— Но я действительно беспокоюсь, — честно призналась Орелия, на что граф только выразительно пожал плечами.
— А что можно с этим поделать? Когда люди влюблены, они всегда забывают, что подают повод к сплетням. Так устроен мир: он поощряет влюбленных, он и судачит о них.
Граф явно ей симпатизировал, и, наклонившись к нему, Орелия взмолилась:
