Тот был уже предупрежден, что всякий, напомнивший Мефу о его
прошлой службе мраку, будет немедленно катапультирован с использованием ботинка
сорок пятого размера. Такой размер был у Эссиорха.
Меф с любопытством смотрел на Чимоданова. Сообразив, что
Мефодий его не узнает, Дафна их познакомила. Чимоданов познакомился с Буслаевым
с большим удовольствием и тряс ему руку до тех пор, пока Дафна не наступила
Петруччо на большой палец ноги.
В эту секунду из консерваторского кафе, в котором вечерами
подвыпившие околомузыкальные фрукты лезут двумя пальцами сбацать на фортепьяно
«Мурку», вышли Ната и Мошкин. Ната шагала решительно. Евгеша догонял ее
короткими перебежками, пытаясь на ходу завязать шнурок.
– Минеральная вода у них теплая! Теплая же, да? –
привычно сомневался он.
Заметив Буслаева, Мошкин радостно подскочил к нему. Евгеша
был единственным, кого Меф узнал. Именно Мошкин вытаскивал его из котлована на
Большой Дмитровке и сидел у кровати в квартире Эссиорха, когда Меф очнулся. С
Вихровой же ему тоже пришлось знакомиться заново.
Ната подошла к знакомству серьезно. Вначале попыталась
представиться Ариадной, затем Викторией, после этого нежно потрогала Мефу
грудные мышцы острым ногтем, вслух поразившись тому, какие они сильные. И все
это время лицо ее прыгало, лоб морщился, а улыбки били сериями по три и четыре,
как короткие автоматные очереди.
– Подержи, пожалуйста, моего кота, Ариадна! – мило
сказала Даф и сунула в руки Наты Депресняка, которого та терпеть не могла.
Увидев перед собой усатую бандитскую рожу, Ната отпрыгнула
назад с таким ужасом, что едва не размазалась по постаменту памятника великому
композитору.
Дальше они гуляли уже все вместе, большой компанией.
Виктория, она же Ариадна, охмуряла всех подряд, отыгрываясь
за неудачу с Мефом, больно уколовшую ее самолюбие. Потом на нее наехал
велосипедист, парень лет двадцати пяти, в бейсболке, надетой козырьком назад.
Вскочив, Вихрова и ему тоже грохнула сердце. Правда, тотчас об этом пожалела.
Велосипедист попался приставучий, как дешевая турецкая
жвачка, используемая сметливым русским народом для экстренной подклейки
разъехавшейся обуви. Буксируя за рога своего железного друга, он тащился сзади,
монотонно просил прощения и умолял выйти за него замуж. Даже порывался показать
паспорт, мол, у него нет ни штампа о браке, ни детей.
– Накройся медным тазом! Знаешь, почему у тебя детей
нет? У такого, как ты, родятся только краснощекие потребители! – отрезала
Ната.
Обладатель непроштампованного паспорта зацепился штаниной за
педаль, однако накрываться медным тазом не стал, видимо из-за отсутствия при
себе таза.
Эту фразу Вихрова спионерила у Улиты. Причем одолжила
прочно, без надежды на возврат. В конце концов, Нате она была нужнее. Не Улита
разбивала по восемьдесят сердец в день. Ее трудовые нормы были куда скромнее.
От велосипедиста избавились, пройдя сквозную торговую
галерею, куда с железными друзьями не пускали.
Чимоданов и Мошкин надумали забредать по дороге в магазины и
притворяться даунами. Чимоданов в роли дауна был убедительнее Станиславского.
Он бродил, за ногу волоча за собой Зудуку, который бумкался головой о пороги и
ступеньки, как классический Винни Пух.
Его все жалели, а в одной продуктовой палатке даже бесплатно
дали шоколадку, на которую он, жалобно блея, показывал пальцем. Мошкину же
убедительности не хватило. Или, может, он просто не туда сунулся. Из ювелирной
лавки его вывели за ухо.
Охранник был сухонький и воинственно-сердитый старичок,
которого легко было представить в роли мужа Мамзелькиной. Только у Аиды
Плаховны была коса, у старичка – смешная сбруя из дубинки, газового баллончика
и открытой кобуры, в которой вместо пистолета торчала рация.
Спасая Мошкина, Дафна подошла к охраннику и стала на него
смотреть.
– Девушка, чего вы на меня уставились? Я что,
красивый? – с досадой спросил охранник.
– Да. Очень красивый. У вас добрые глаза, –
сказала Дафна без иронии.
Старичок что-то растерянно пробурчал. Раздражение из него
уже выветрилось. Отпустив ухо Евгеши, он вытер пальцы о рукав, повернулся и
вновь скрылся в магазине.
– А пальцы-то зачем вытирать? – спросил Мошкин с
обидой.
– Чтобы самовоспламенения серы не было! – пояснил
Чимоданов.
Он так ржал, что от хохота осел на тротуар. Смирный Евгеша внезапно
вспыхнул.
– Ты мне не друг! – сказал он решительно.
Утвердительная интонация в собственном голосе так изумила
Мошкина, что он даже моргнул.
– Как это не друг? – озадачился Чимоданов. –
А ты мне, выходит, друг?
– Я тебе друг! – заверил его Евгеша.
– Как такое может быть? – не врубился Петруччо.
Оскорбленный Мошкин промчался вперед, и вместо него
объяснила Даф.
– А я понимаю так. Вот скажи: корова человеку
друг? – спросила она.
– Ну, – согласился Чимоданов.
– А человек корове друг или не друг? Только откровенно?
Петруччо шмыгнул носом, раздвигая сухие губы в широченной
улыбке. Между верхними зубами у него были здоровенные щели. Нижние, напротив,
наползали друг на друга, точно льдины в ледоход.
– Заметь, что не я первый сравнил Мошкина с
коровой! – заявил он, очень смутив этим Дафну.
Нату необычные зубы Чимоданова внезапно очень заинтересовали
и, когда Петруччо наехал на нее минут пять спустя, она, огрызаясь, спросила,
когда он чистил их в последний раз.
– Лучше спроси, когда я почищу их в первый раз! И
вообще: налет на зубах защищает их от порчи! – без тени обиды парировал
Чимоданов.
Ната огорчилась. Всегда обидно, когда хочешь сказать
гадость, а на тебя не обращают внимания. Все равно что долго прятать за пазухой
пригоршню грязи, самому перепачкаться, а потом промахнуться, бросая с двух
шагов.
– Превратить свои недостатки в принцип – это сильно. Я
тебя люто ненавижу, Чимоданов! Ты злобный пигмей! Непрошибаемое
животное! – прошипела она.
Злобный пигмей самодовольно хихикнул.
– Кажется, сегодня день разборки чемоданов! –
неосторожно пошутила Даф.
Петруччо гневно выпрямился и высоко, как римский диктатор,
вскинул подбородок.
– Подчеркиваю в первый и в последний раз! Про чемоданы
в моем присутствии… – начал он.
– «…прошу не заикаться!» – одновременно закончили
Мошкин и Ната.
