– Это пыла самая фильная! Фильнее нифего неф! Можно
повторить ефе раз, но фолку не фудет! Чем фольше эта кадина будет метаться, тем
фуже для тебя! Если бы фы позвала меня сразу, мы уфили бы ее в яйце! Пуф – и в
голофу! А теферь поздно!
– Никакого толку?
– Ап-пфолютно! – торжествующе отрезала
Шмыгалка. – Фот он твой Корфелий! Подлечил ранку?
У Даф кружилась голова. Виски покрывала испарина. Она
смотрела на Депресняка и отрешенно думала: «А у него зазубрина на хвосте!»
– Значит, я обречена, – сказала она.
– Оп-пречена? Кто тебе сказал такую фюшь? –
удивилась Шмыгалка.
– Вы!
Эльза Керкинитида с достоинством выпрямилась. Ее волосяное сооружение
уткнулось в крышу трамвая, не рассчитанную, чтобы вместить все его величие.
– Да пудет тебе ифестно, филочка моя: я никогда в жизни
не сказала ни флова фюши!!! Ни флова, заметь!!! Да, наши маголодии бесфильны! Я
поняла это сразу, едва этот туфак Корфелий похвастался, что тебя вылечил. Если
хочешь прогнать сопаку, ударь ее пфалкой! А он замурофал сопаку в конуфе!!!
Умный отличается от туфака, в сущности, одним: туфак считает себя умным, а
умный – туфаком! – продолжала бушевать она.
Дафна попыталась осторожно переключить ее с Корнелия на
себя:
– Но если маголодии бессильны, то значит… – начала
она.
– Когда пессильны маголодии, поможет ожефелье триады!..
Единственное, что излечивает от фостейстфия преобразившихся артефактов! –
оборвала ее Шмыгалка.
Дафне почудилось, что трамвай падает и даже уже упал. Лишь
несколько секунд спустя она осознала, что обрушился не трамвай. Она сама сидела
на полу и отупело смотрела на трамвайные тумблерочки, помещавшиеся у самого ее
носа.
Шмыгалка подула, и пузырек с аммиаком исчез из ее ладони.
– Ф тругой раз, когда фздумаешь обрушиться – не подай
меня лбом! Колофа закружилась? – спросила она.
Сочувствия у нее в голосе было, как обычно, немного.
Шмыгалка была дамой действия, а не размазанной жалости.
– Вы сказали: дриада. Репейная? – задала встречный
вопрос Даф.
– Ты с ней снакома? – удивилась Эльза
Керкинитида. – Да, она самая! Она к тебе уже приходила? Хотя, фто ты
фочешь, рефейник – фтука прилипчивая!
– Приходила! Еще до того, как я себя ранила. Откуда она
узнала?
– Ожефелье! – пояснила Шмыгалка уверенно. –
Оно заранее чувствует, кому нужна будет его фомощь. Что триада тебе гофорила?
– Ну, что она сама по себе, никому не служит… –
осторожно начала Даф.
Шмыгалка кивнула.
– Изфестная фтука! Есфи кто-то уфорно заявляет, что не
флужит ни свету, ни мраку, почти наверняка он закончит ф Тафтафе! Тот, кто
служит себе, служит могильным черфямм! Она тебе что-нибудь предлагала?
– Да. Требовала взамен мои волосы и… э-э… – Даф
смутилась. У нее как-то язык не поворачивался назвать себя красивой.
– Не кфасней – у меня аллергия на помидоры! Наверняка
позарилась на твою конфетную мордафку! – уверенно заявила Шмыгалка.
Дафна изумилась точности попадания. Тем более что
подзеркаливания, как она ощущала, не было.
– Откуда вы знаете?
– Я тримерно представляю, как работают мозги у триад.
Они хотят получить все яркое, что фидят. Нафеюсь, ты ей ничего не обефяла? Если
обефяла – придется фыполнять.
– Не обещала, – сказала Дафна. – По ней полез
Депря, я его неосторожно дернула, и он расцарапал ей все лицо. Она обозлилась,
крикнула, что я не получу ни одной бусины, и исчезла.
Шмыгалка укоризненно направила очки на кота и долго молчала.
– Не пери в голову! – сказала она наконец. –
Скферно, конечно, все вышло, ну и ладно. Ф люпом флучае тобром бы она не дала.
После каждой помощи у нее с ожефелья исчезает одна пусина – и всякий раз она
торгуется за нее до кифения флюны!
– Эх, жалко, что это ожерелье не у вас! –
неосторожно произнесла Дафна.
Она в очередной раз забыла, что при Шмыгалке об украшениях
лучше не упоминать.
– У МЕНЯ??? Ожефелье??? – взвинтилась
Шмыгалка. – Да будет тебе известно, филый тфуг, я не ношу ни ожефелий, ни
колец, ни фраслетов! Единственная фоскошь, которую я сефе позволяю, – три
скфомные фриллиантовые саколки! – изрекла она оскорбленным тоном
королевы-матери, которой деликатно намекнули, что ежедневная яичница из
драконьих яиц государству больше не по карману, а от героической рыцарской
гвардии остался один обугленный вахмистр на скелете от боевого коня.
«Порву того, кто не признает, что я добрая!» – вспомнила
Дафна слова Улиты. К сожалению, это правило применимо не только к служителям
мрака. Чем больше у тебя заслуг, тем сложнее понять, что, в общем-то, они
совсем не твои.
Даф молчала, и преподавательница музомагии постепенно
позволила себе успокоиться.
– Триаду фридется искать и брать за шкирку! –
сказала она. – Причем, фоюсь, поисковые маголодии нам не помогут. Она
неплохо науфилась от них фюходить!
– Где ее искать? – нетерпеливо спросила Даф.
По губам Шмыгалки пробежала волна, начавшаяся в краешке губ
и увязшая в противоположной дрогнувшей щеке. Словно щеку потянули за веревочку.
К слову сказать, хотя сама преподавательница музомагии была поджарой, щеки ее
отличались исключительной пухлостью. Очки почти лежали на них, оставляя в
местах соприкосновения сдобные продавлинки. Когда же Шмыгалка подносила к губам
флейту, со щеками ее вообще начинало происходить нечто невообразимое.
– Фидишь ли! Это фрайне песфокойная особь! Обычно
триады талеко от своих деревьев не отлучаются. Но эта-то не тревесная, а
репейниковая! Фот и футешествует фечно по муромским лесам! Она и в других
местах способна появляться, но ненадолго. Муромские леса ее рофина! В последний
раз, когда один из разфетчиков Фроила наступил на наконечник ядофитой стрелы в
Нижнем Подземье, ее искали дфе недели! И федь ожефелье дейстфует только в ее
руках! Пока ее нашли и угофорили, разфетчик фесь офуп!
– Опух? – переспросила Даф.
Брови у Шмыгалки сердито зашевелились.
– Я и говорю: офуп! О-фуп!!! Фего тут непонятного,
филочка? Не притворяйся глухой! Глухота – форма старческого кокетства! Заметь: старческого!
Тефе рано!
Даф поспешно замотала головой, мысленно зарекшись за
кем-либо повторять. Повторенье не только мать учения, но и родственница
занудства.
