Двадцать минут спустя красный вагон нырнул в дождевое облако
и опустился на рельсы в двух кварталах от станции метро «Павелецкая». Примерно
тогда же Эльза Флора Цахес исчезла, а на ее месте как-то очень буднично
появилась заспанная женщина в теплой безрукавке. В одной руке у нее была булка,
а в другой ряженка в картонном пакете. Ничему не удивляясь, женщина отхлебнула
ряженку. Освобождая руку, она прикусила зубами край булки и, держа ее во рту,
недовольно открыла Дафне заднюю дверь. Как только Даф вышла, дверь немедленно
захлопнулась.
С котом под мышкой Дафна побрела к метро. Холодные струи
дождя затекали ей за шиворот. Даф шла по лужам, ощущая ноги до колена как
сплошную сырость, и ей чудилось, что неприветливый город гонит ее прочь, толкая
в спину порывами холодного ветра.
«Твой выбор очень прост: или остаешься с Мефодием и
становишься обычной земной девчонкой, или возвращаешься в Эдем, передав Мефа
другому назначенному стражу! И то при условии, что вам удастся найти дриаду!» –
вертелись у нее в голове последние слова Шмыгалки.
Глава 6
Копоть лишних слов
Ваш альбом 41-го года,
Где любовью лист каждый дрожит,
Ныне в ящике верхнем комода
Позабытый спокойно лежит.
А.Г. Тучков
– Тоска зеленая! – зевнул Меф.
Он сам не знал, почему это брякнул. Просто само брякнулось,
и все.
– А почему не синяя, не красная? – спросила Даф
встревоженно. Она еще надеялась перевести все в шутку.
– Потому что зеленая… Хочется чего-то, а чего, я и сам
не пойму. Взять бы гранатомет и разнести все к бармалеям пыхтящим!
– Что разнести?
– Ну, город. Дома. Забегаловки эти наши. Вообще все.
– Зачем?
– Сам не знаю. Чтобы их не было. Просто так, –
пожал плечами Меф.
Дафна посмотрела на него с тревогой. Меф был будто прежним,
но вместе с тем и не прежним. Что-то в нем изменилось. Точно на него нашла
туча, и все омрачилось. «Я ослабела, когда поранилась, и он тоже из-за меня?» –
озадаченно подумала Даф.
Некоторым оправданием Мефу могло служить то, что сегодня его
заставили работать в ночную смену. С дрелью и отверткой в зубах он балансировал
на кривой стремянке и аккуратно сверлил кафель. Вставлял дюбеля и вкручивал
короткие черные шурупы.
А началось все так.
– Ты у нас самый ловкий! – польстила Тощикова, с
вечера вручая ему дрель тем торжественным жестом, каким вручают наградное
оружие. – Единственный, кто способен залезть под потолок и не сломать себе
шею!
– А если сломаю? – спросил Меф.
– Если сломаешь, оплатим больничный, а потом дадим тебе
отпуск: двадцать четыре рабочих дня!
– А зачем сверлить?
– Рекламу какую-то ляпать будут. Начальство
велело! – заявила Тощикова и ткнула пальцем почему-то не в потолок, а в
пол, точно их общее начальство сидело в подвале.
Утром, когда Буслаев успешно просверлил восемь раз по две
дырки, явился замотанный парень из центрального офиса и повесил на шурупы белые
ламинированные картонки:
«Внимание! Настоящие пельмени только у нас! Покупая пельмени
в других местах, вы поощряете пиратство! (с) „Звездный пельмень“
Меф ощутил себя глобальным гадом: дырки-то в стене сверлил
он.
– Все-таки ты дурандот! – с грустью констатировала
Дафна.
Ей сложно было сказать «дурак». «Дурандот» звучало нежнее.
Ее голова лежала у Мефа на плече. Рядом пыхтел машинами Гоголевский бульвар.
Гоголь смотрел с памятника на бесконечно скользящие автомобили и, казалось,
думал: «Уверен, все эти люди едут по действительно важным и неотложным делам.
Потому что если нет, то какой смысл сидеть в машине, нервничать и тратить на
это время своей жизни?»
– Почему это я дурандот? А?! – заинтересовался
Меф.
Среди множества негативных его черт была и одна хорошая:
обидеть Мефодия можно было только выстрелом в голову. Буслаев или принимал
людей такими, какие они есть, и потом уже все им прощал, или человек сразу был
ему чужероден и он его сторонился.
– Разве сейчас тебе плохо? – спросила Даф.
Буслаев задумался. Солнце, лето, бульвар, голова девушки на
твоем плече. Чего еще можно желать? Но все равно что-то грызло. Странное,
неприятное, суетливое беспокойство, какое бывает у человека, пытающегося
нагрести больше покупок, чем он может унести.
– Вроде хорошо, – сказал Меф, сожалея, что вообще
затронул эту тему.
– Вот именно: вроде хорошо! Типа хорошо. А еще лучше: типа
того хорошо! – горько передразнила Дафна. – Ты вроде как счастлив со
мной, но вроде как в этом сомневаешься.
– Да не сомневаюсь я! – заверил ее Меф.
У него был врущий голос человека, которого грузят, но
который не собирается этого признавать.
– Да ладно, – сказала Даф беспомощно. – Тебе
же хуже!
– Отчего хуже?
– Ты никак не можешь понять: то, что происходит вокруг
тебя сейчас, в данную конкретную минуту, – и есть самое настоящее, полное,
ничем не разбавленное счастье! Здесь и сейчас!
Меф кивнул, рассеянно соглашаясь.
«И чего она? Нормальная, в целом, девчонка, только вот вечно
напрягает», – подумал он.
Это было уже слишком! Даф и сама была на взводе, и нуждалась
в утешении ничуть не меньше Мефа. Не ему, а ей грозила смерть – причем не
отчего-нибудь, а от его же меча!!! Не он рисковал крыльями, вечностью и всем,
что у него было. Не он ходил с холодной змеей, ползающей внутри, при этом
ухитряясь улыбаться и любить – причем не вымученно, а искренно.
Все сегодняшнее утро Дафна жадно впитывала Мефа глазами,
мысленно прощалась с ним, а он был такой весь невыспавшийся, недовольный,
злобненький. Не такой, какого ей хотелось сохранить в памяти.
Чаша терпения переполнилась и вскипела. Даф вскочила, уронив
с колен флейту. Она не так часто бушевала, но когда бушевала, происходили
чудеса. Памятник Гоголю повернул голову и предупреждающе посмотрел на нее,
будто умолял: «Осторожно! А то перья потемнеют!»
– Ты безнадежен! – крикнула Даф. – Что тебе
ни дай – тебе все мало! Такие, как ты, могут быть счастливы либо в прошлом,
которого уже нет, либо в будущем, которого вообще нет!
– Почему это вообще нет? – озадачился Меф.
