– Потому что когда завтра наступит – оно будет уже сегодня!
Завтра же отодвинется на послезавтра, и так до бесконечности. Если ты
отрекаешься от настоящего, ты отрекаешься и от будущего! Вот в этом-то
настоящем и надо быть спокойным, терпеливым и радостным. Не хапать
удовольствий, но и не болтаться, как дохлый червяк на рыболовном крючке! Только
за настоящее, чтобы сегодня поступить порядочно, и надо отвечать, потому что
все остальное абстрактно! Понял?
– Все я понял. Не ори на меня! – сказал Меф хмуро.
Даф махнула рукой и беспомощно замолчала. Возможно, Меф
прав. Чем громче орешь: «Успокойся!», тем меньше люди успокаиваются. Главное –
успокоиться самому.
И вообще о чем тут можно говорить и с кем? Троил не ошибся,
лишив Мефа воспоминаний о прошлом. Слишком уж все было запущено. Если Буслаев и
просветлялся, то как-то криво и медленно. Так и больной – выздоравливает,
выздоравливает от гриппа, и вроде выздоровел уже, и выписался в поликлинике, а
тут – чик! – ангина, и начинай все сначала.
Заметив, что флейта на земле, Дафна наклонилась, чтобы
поднять ее. Это простое движение ее успокоило. Оказалось, пока флейта лежала на
асфальте, на нее ухитрился заползти муравей. Дафна хотела сдуть муравья, но
засмотрелась на него и раздумала. И что он делал тут, в центре Москвы, на
асфальтированном бульваре, где и жизни-то, казалось, давно нет? А муравей жил,
не заморачиваясь абстрактными рассуждениями, не убивал себя, не ныл, а полз
куда-то, искал пищу и тащил ее в незаметный подземный муравейник со входом
между камнями бордюра.
«Вот и я должна так делать. Никакого уныния! Всякий муравей
и всякая мошка владеют вселенной ровно в той степени, в какой они способны
делать это восторженно, щедро и бескорыстно», – подумала Даф.
Кто-то осторожно коснулся ее плеча. Конечно, Меф. Кому еще?
Дафна отодвинулась.
– Что тебе надо? – буркнула она.
– Чего ты взъелась?
– Кто? Я? Я не взъелась! – возмутилась Даф.
– Нет, взъелась. Это из-за руки?
– Из-за какой руки? – пугливо спросила Даф,
соображая, откуда он мог узнать.
Должно быть, заметил, что она неестественно держит правую
ладонь.
– Порезалась! – буркнула она.
– Дай посмотреть!.. Не дергайся! Я не больно!
Дафна не стала вырывать у него ладонь. Все равно заметить
ничего нельзя было. Только слабый розовый след. Снаружи-то Корнелий залечил все
очень прилично.
– Ножом, что ли? Аккуратнее надо быть! Ножи – не женская
игрушка. Единственный острый предмет, которым девушка способна безопасно
пользоваться, – иголка! – ворчливо сказал Меф.
Даф пообещала, что будет пользоваться только иголкой и
только с его разрешения. Чем деспотичнее мужская забота, тем она надежнее, тут
уж никуда не денешься. Девушки же, желающие командовать парадом самостоятельно,
чаще всего остаются без солдат.
«Шляпа ты! – подумала Даф. – Каска солдафонская!
Вот скоро меня у тебя не будет. Дождешься! Пришлют какого-нибудь Ратувога с
суровым блеском в очах, устроит он тебе муштру – и что ты тогда делать-то
будешь?»
На миг она испытала нечто вроде горьковатого удовлетворения
от собственной незаменимости, но тотчас поймала себя на мысли, что это чувство
нехорошее и в данном случае излишнее. Неизвестно еще, кому и без кого будет
хуже: Мефу без нее или ей без Мефа.
– Ты красивая! Жалко, что нельзя забыть, что я с тобой
знаком, и всякий раз знакомиться с тобой заново! – внезапно заявил Меф.
Дафна удивленно повернулась к нему. Фраза показалась ей
бредовой.
– Забыть? Зачем? – насторожилась она.
– Ну как? – озадачился Меф. – Новые
впечатления и все такое.
Даф стало грустно. Она терпеть не могла фраз про «новые
впечатления». Они отдавали чем-то мелким и донжуански глупым. Как объяснить,
что новые впечатления надо искать не извне, а внутри старых? Только тогда
начнутся настоящие открытия. И вообще они не в мелькании слов и рук. В ином же
случае это будет вечная гонка Депресняка за его хвостом. Чтобы найти
драгоценный камень – надо нырнуть на дно реки, а не бултыхаться на поверхности,
отплевывая ряску.
В начале человеческой жизни ребенку дается чистая, светлая
радость познания простых предметов – красного арбуза, одуванчика, вкуса мокрой,
с трухлявинкой, щепки от дачной скамейки. Затем все эти радости забиваются
многочисленными, пустыми и мелькающими впечатлениями, и детская радость
исчезает, погребенная под сухой пылью ложных событий, которые кажутся важными,
лишь пока происходят. Хорошо бы раскопать ее, но где тут раскопаешь, когда
новая грязь все прибывает?
Потом, когда вырастаешь, тебе дается любовь, но и она сразу
исчезает, едва начинаешь разменивать ее на «новые впечатления».
– Вечером я уезжаю, – сказала Дафна.
Меф воззрился на нее с крайним недоумением. В его
представлении Дафна уже была его нераздельной собственностью. Все равно что
кухонный стол вдруг скажет: «Знаешь, не клади на меня ничего. Я нашел себе
нового хозяина, Петю из третьего дома».
– Чего ты делаешь? – переспросил он.
– У-е-з-ж-а-ю.
– Куда уезжаешь?
– На байдарке.
Меф все еще соображал.
– А почему ты раньше не сказала, что уезжаешь?
– Я сама только вчера узнала, – терпеливо ответила
Даф.
– А-а-а…
– Что «а-а»?
– Ничего. А едешь-то с кем? – спросил Меф ревниво.
– С друзьями.
Буслаеву это не понравилось. Он был не из тех, кто признает
у девушки право на абстрактных и неизвестных ему друзей. Слишком много свободы
– это уже где-то на границе с равнодушием.
– А мне с вами нельзя? – спросил Меф.
– Ты точно хочешь? Я спрошу… Думаю, одно место
найдется, – Даф обрадовалась, что Буслаев предложил это сам.
– А палатки там всякие?
– Найдутся. А вот насчет спальника и пенки не уверена.
И сплавная обувь какая-нибудь нужна. Кеды, старые кроссовки – что-нибудь на
выброс, – сказала Даф.
Меф уже соображал. Он был похож на молодого пса, который долго
и лениво слонялся по полю, как вдруг совсем близко выскочил заяц, а вместе с
зайцем и цель жизни.
