– Люди, видишь ли, переживают по-разному. Одни начинают
много есть, другие смеются, третьи заглатывают горе в себя.
– Блин, вечно я тороплюсь с выводами…
Меф вздохнул и закрыл глаза, не пытаясь даже понять, откуда
Даф все известно про Егора. Может, услышала, как он кому-то говорил? Заснули
они с Дафной почти одновременно. Один только Депресняк неусыпно скрежетал на
коленях, но после заснул и он.
* * *
Выгружались на рассвете, в дикой спешке выбрасывая из вагона
вещи. Стоянка была всего две минуты.
– Фотоаппарат! – заорала снизу Вихрова, заметив,
что Мошкин намеревается швырнуть ее рюкзак.
Рюкзак уже слетал вниз на кучу байдарок. БРЯК!
– Какой фотоаппарат? – не понял Мошкин.
На рассвете он всегда бывал сонноват, туповат и глуховат.
Сам себя переспрашивал, и сам себе отвечал.
– Уже никакой! – ответила Вихрова спокойно и,
скрестив на груди руки, с видом Наполеона, созерцающего крушение своей армии,
наблюдала, как Эссиорх, Меф, Мошкин и Чимоданов швыряют остальные вещи, а
Корнелий бегает внизу с воплями:
– Я-то ловлю, только не надо в меня кидать! Смотрите
мою флейту не брякните!
В результате из всех рюкзаков он поймал только тот, где была
его флейта, а на остальные у него почему-то не хватило реакции.
– Вот что я называю выборочным дебилизмом! –
заметила Улита.
Состав уже трогался, когда Меф с Эссиорхом соскочили с него.
Проводница лениво махнула флажком и захлопнула двери.
«Странная штука! Мы с этой проводницей прощаемся навсегда.
Ни она нас больше никогда не увидит, ни мы ее. И что же? Всем это абсолютно
безразлично. Даже имени ее не узнали. Как такое может быть?» – подумалось Мефу.
Он не часто ездил в поездах и не уловил еще странной
закономерности, по которой попутчики, всю дорогу очень предупредительные друг к
другу и совсем недавно, возможно, вместе доедавшие колбасу, на станциях
прибытия мгновенно становятся чужими и едва кивают друг другу.
Наблюдательная Ната заметила, что в Мухтолове они сошли с
поезда не одни. Где-то в середине состава вышел парень с ребенком и собакой, а
ближе к концу – суетливая ватага туристов с кучей вещей – человек, должно быть,
с двадцать. Узнать кого-либо в рассветной серости Вихровой не удалось – да она
и не пыталась. Слишком далеко было. Если парень казался размером с половину
мизинца, то ватага, отделенная от них двадцатью вагонами, представлялась совсем
муравьиных масштабов. Очень скоро она погрузилась в подруливший к путям
грузовик и исчезла.
Пока они стояли на платформе, постепенно перетаскивая вещи
на автобусную остановку, мимо, не снижая скорости, с предупреждающим воем
пронеслось еще два состава. Оглушенная грохотом, Дафна испуганно прижалась к
Мефу. Летящие поезда дышали убийственной, звериной силой. Это не были уже те
мирные слоны, что развалисто отходят от станций крупных городов. Это были слоны
атакующие, боевые. Они грохотали и отшвыривали воздушным потоком.
– Я не догоню – он догонит! – заорал Чимоданов,
гневно демонстрируя скалящемуся помощнику машиниста боевой топор.
Рассвет мало-помалу креп, точно кто-то мягко и незаметно
усиливал освещение. Если поначалу все было мутным и едва различимым, то теперь
четко прорисовались несколько домиков, около одного из них мирно дремал
грузовой автомобиль с опущенными бортами.
На подробной карте России населенный пункт Мухтолово мало
чем выделяется. Единственное, что было изображено, – бензоколонка. Никаких
других достопримечательностей в Мухтолове, по утверждению карты, нет.
Мухтоловцы, однако, не унывают и, вполне довольствуясь бензоколонкой и пятью
магазинами, живут надежно и крепко из века в век.
Корнелий погрустнел и спрятал видеокамеру. Ни египетских
пирамид, ни висячих садов Семирамиды, ни башни дяди Эйфеля он не обнаружил,
видеть же красоту саму по себе – вне громоздких архитектурных сооружений и
грандиозных водопадов – пока не научился.
Единственным, что удалось ему заснять, была огромная
железная свинья с прорезью в спине, поставленная рядом с остановкой. На прорезь
показывала желтая стрелка с буквами: «Помоги зоопарку! Опусти копейку тут –
дольше звери проживут!» Свинья была забавная, но в надписи Даф усмотрела
скрытую угрозу:
– Не встречали на ночных магазинчиках ксерокс лохматой
собаки с пистолетом у уха: «Купите у нас – или мы застрелим этого пса!» Вроде
шутка, а не смешно. Вот и здесь: «Опусти копейку тут – дольше звери проживут».
Меф все же не удержался и всыпал в прорезь мелочь. Затем
забрал у Корнелия атлас автодорог и стал разглядывать всю страницу с Муромом и
Арзамасом. Какие названия красивые – просто ложка меда на язык! Криуша, Шокша,
Шаприха, Шелокша, Велетьма, Выкша, Каркалей… А реки! Сережа, Теша, Чара, Шалакша,
Кудьма, Сарма. Настроение ему не испортил даже мелкий дождь, который и до земли
дошел едва-едва, только омочив слегка воздух.
Автобус подошел через полчаса. Это был грустный хромающий
старичок с большими колесами и проточенными ржавчиной бортами. Приняв в себя
все байдарки и рюкзаки, он сильно завалился на одну сторону и неспешно
отшвартовался от сухопутной пристани.
В автобусе Меф снова задремал и напрочь пропустил все виды.
Улита же познакомилась с шофером Колей, худощавым мужиком лет сорока, буквально
пропитанным неспешностью и спокойствием. Она сидела рядом с ним и громко
считала всех попадавшихся им коров и лошадей. Шофер Коля, как человек привычный
к конно-коровьей теме, снисходительно рассказывал, как к нему в салон залез
однажды чей-то телок, испугался и как его потом не могли вытащить шесть
мужиков.
– Вам куда? – спросил Коля.
Улита, понятия не имевшая, куда им, обернулась и стала
высматривать Эссиорха. Тот нашелся где-то в конце автобуса сидящим на рюкзаках.
– Куда мы едем? – заорала Улита.
– В Лесуново, – ответил Эссиорх.
Еще в Москве он вывел себе отдельную карту, заламинировал ее
и теперь таскал на животе в планшете, как немецкий мотоциклист.
Коля ехал неспешно, не столько по расписанию, сколько по
совести, часто останавливаясь и принимая на борт многочисленных бабулек и
дедулек, несмотря на ранний час живших уже напряженной жизнью. Раза два он
выходил посмотреть что-то в моторе, но ничего не ремонтировал, а только громко
выразительно хлопал капотом. Пристыженный автобус сам собой чинился и ехал
дальше.
Когда Улита насчитала пятнадцать лошадей и девяносто две
коровы, Коля остановился у высокого моста, под которым не столько протекала,
сколько угадывалась узкая речка.
– Вот он, ваш Сережа! – сказал он, почему-то
переводя речку в мужчину.
