Дурацкий плащ исчез вместе с очками. Теперь лучший
комиссионер мрака был в легкомысленной маечке, у которой сзади была нарисована
большая кружка, а на груди написано: «Любитель пива». Учитывая, что сам
Тухломон был тощ, как рыбий скелет, в его любовь к пиву как-то не верилось.
– Вот ты подумай! В армии как говорят? «Отдать честь!»
Зачем ее отдавать? Она же честь! Э? Логики нету, понимаешь? – сказал
Тухломоша, провожая солдатиков недовольным взглядом.
По хмурости во взгляде и капризному голосу Ромасюсик
сообразил, что с эйдосами у Тухломоши на этот раз не сложилось. Возможно, оба
солдатика, сами того не подозревая, находились под защитой света. Или, что тоже
возможно, охранялись материнской любовью.
Ромасюсик шагал к метро. Прасковья не упомянула, каким
способом он должен добраться до Эди и Зозо. А если так, то Ромасюсик
предпочитал потянуть время. За хвост, за лапы, за усы – за все, что угодно.
Тухломон увязался с ним, по дороге отрывая ради развлечения телефончики от
приклеенных к столбу объявлений.
– Что у нас тут? «Автошкола приглашает учеников». Надо
будет заскочить, посмотреть, как там у автолюбителей с эйдосами… – бормотал
он. – А тут что? «Белая ворожея Надя вернет вам мужа. Абсолютно бесплатно!
Работаю во имя добра!» А, знаю эту Надю! На редкость приставучая! Улита в нее
чем только не швыряла! Даже Мамзелькину вызывали, чтоб эту белую ворожею за
дверь выводить.
Ромасюсик терпел Тухломона до Тверской. Затем остановился и,
повернувшись к нему, спросил:
– Ну и чего ты за мной идешь? Делать нечего?
Тухломон раздулся от благородной обиды.
– А что? Просто так нельзя? Ради родства душ? Может, я
общаться хочу? – произнес он с дрожью в голосе.
Ромасюсик усмехнулся. Он помнил, что комиссионеры за просто
так даже родную бабушку не обнимут. При условии, что бабушка у них, конечно,
имеется.
– Ну хорошо! – сказал Тухломон деловым
тоном. – Я хотел кое-что уточнить. Слышал, как Зигя называет Прасковью
мамой?
– Ну и что? – пожал плечами Ромасюсик. – Тебе
не все равно? Пусть хоть грэндфазером! Или ты тоже в сыночки набиваешься?
Тухломон вяло улыбнулся, показывая, что оценил шутку на
троечку, да и ту безналом.
– Я не о том! Просто «мама» – это как-то нетипично для
стража, пусть и для слабоумного, ты не находишь? Тут явно что-то
замешано, – сказал он.
* * *
Когда Тухломоша исчез, озадачив Ромасюсика странным
вопросом, шоколадный юноша отправился дальше. Он шел и досадливо отмахивался от
ос. Осы – эти мелкополосатые летающие волки – как-то пронюхали его,
Ромасюсикову, сахарность, хотя ее можно было разгадать лишь истинным зрением.
Для всех же прочих Ромасюсик был обычный юноша лет семнадцати-восемнадцати,
безусый, немного жирненький, бултыхающийся при ходьбе, но в целом мало
выделяющийся.
Ромасюсик топал по Тверской, а ветер, дувший от Манежной
площади, подталкивал его в спину: мол, давай-давай! Не загромождай город!
Почти у самого метро Ромасюсик увидел девушку. Обычно так
начинаются романы про любовь. Некто увидел девушку, потерял сердце, и
пошло-поехало. Вот только с Ромасюсиком все было иначе. Сердца он не терял и
голову тоже.
Девушка была одета в легкое льняное платье и не стыкующиеся
с ним здоровенные военные ботинки, для лета безмерно жаркие. Она стояла у
задней двери автомобиля и махала Ромасюсику, подзывая его к себе. Шоколадный
юноша посмотрел вначале в одну сторону, затем в другую. Он был уверен, что
машут не ему, а кому-то, кто находится рядом. Но – нет. За его спиной была
только улица.
Девушка снова жалобно замахала. Она явно искала того, кто
может ей помочь. Ромасюсик не считал, что может кому-то помочь, помогать было
вообще не в его правилах, но девушка звала так настойчиво, что шоколадный юноша
поневоле приблизился. Брови у незнакомки были вздернутые вверх, изломанные,
вопросительные.
– Не посмотришь, что у меня такое? – жалобно
попросила девушка, показывая Ромасюсику куда-то за затемненное стекло.
– Где?
– Да здесь вот! Не посмотришь, а? – повторила
девушка, открывая дверцу.
Ромасюсик озадаченно наклонился и, заинтересованный,
заглянул в машину. В следующий миг мощная рука ухватила его за ворот и без
усилий вдернула внутрь. Бедняга не успел даже пискнуть. Девушка хладнокровно
захлопнула дверцу, обошла машину и села на место водителя. Машина, как
порядочная, замигала левым поворотником и, выскулив себе место в потоке,
тронулась.
Глава 9
Тихоплавающий экспресс
Каждый совершенный поступок – дурной ли, хороший – изменяет
эйдос и заставляет его расти в том или ином направлении. Поливай саженец
кислотой – и вырастет колючее растение-мутант. Поливай ключевой водой – и будет
роза. До поры до времени нам не суждено видеть, что мы поливаем. Все, что мы
можем, – это развить в себе волю и неустанно носить воду. В засуху, в
темноте, при сильном ветре – просто носить и все.
Летопись Света
Первый сплавной день получился недолгим. Не было и четырех,
когда путь оказался надежно перекрыт тополем, перегородившим реку. Это был
самый причудливый из тополей, который Меф когда-либо видел.
Дерево, некогда подмытое разбухшей весенней рекой, упало,
заперев узкую Сережу. Уткнулось вершиной в противоположный берег. Казалось бы,
рухнувший гигант обречен на постепенное гниение и гибель, но случилось чудо.
Получив много не занятого другими деревьями речного солнца, боковые его ветви
устремились вверх, став отдельными стволами. Уцелевшие корни укрепились и
питали их. И вот уже семь рослых пятнадцатиметровых тополей и один молодой,
всего-то, может, восьмиметровый тополенок, взметнулись над рекой, усевшись на старом,
невероятно толстом и широком стволе, как куры на жердине. Во всем этом
невероятном сооружении ощущалась хрупкая и вечно удивляющая надежность жизни.
Проплыть под стволом на лодках было невозможно.
– Ну что? Надо обносить! – сказал Эссиорх, когда
все три байдарки сбились рядом.
И тотчас, не дожидаясь ответа, в одежде бултыхнулся в воду,
выталкивая «Свирь», «Таймень» и «Вуоксу» в камыш, плавно и неназойливо
переходящий в самую стрекочущую крапиву в мире.
Лишь теперь, выбираясь на топкий берег и ощущая, как ноги
проваливаются в тину, прорезанную внезапно твердыми и острыми корнями, Меф
осознал, зачем нужна сплавная обувь. Все-таки река – это не морское купание с
песочком.
Байдарки смогли вынести, только перекидав на берег рюкзаки,
весла и гермы. При этом Ната опять вопила «Фотоаппарат!» и требовала взять ее
на ручки, потому что вода сырая.
